Эта история произошла в те времена, когда в дальних гарнизонах офицеры надолго уезжали на учения, а их жены по очереди мыли полы в офицерских клубах и магазинах. С работой для женщин в воинских частях всегда было трудновато, устраивались хорошо только учителя да медработники, и то, если поблизости имелся большой госпиталь или поликлиника. Жены старшин, а, как правило, это были девчонки в лучшем случае с семилеткой - специальности никакой – сидели дома, варили борщи, воспитывали детей и сплетничали с соседками о том, что завезли в военторг, какая нынче погода, скоро ли вернуться мужья с учений да когда подойдет очередь мыть полы в клубе. Видимо, по причине слабой занятости женского населения в воинских частях и создавались так называемые женсоветы. Они следили за бытовыми условиями проживания военных семей, успеваемостью в школе подрастающего поколения и даже устанавливали очередь на возможность прибраться в клубе или магазине.
Гарнизон, в котором разворачивались описываемые события, располагался в небольшом таежном поселке, в Сибири. Вокруг дремучий лес, вековые кедры. Безымянная речка , неглубокая и очень быстрая, огибала поселок. Вода в ней была студеная, но рыба кой-какая водилась, и летом ребятня забавлялась с удочками, добывая прокорм домашним любимцам. А женщины, перейдя через деревянный подвесной мост, не заходя далеко в лес, тут, на опушке, собирали грибы и ягоды. Прямо райская идиллия, тишь да гладь, да божья благодать!
И жила в гарнизоне семья одного старшины. Сам он был с Украины, из Сумской области. Статный, красивый, с зычным командным голосом. И жена его, Ксюша, была из тех же краев. Она светилась красотой чернобровых и пышногрудых казачек. Народили они троих сыновей, старшему - пять, а малому – год. Они всегда крутились у мамкиной юбки. Из-за домашних забот Ксюша редко сидела с соседками на скамейке – то стирала, то обед готовила, то в доме прибирала. А дома в военном городке топились дровами. Да и готовили щи-борщи в печи. Привезти, нарубить дрова – в этом всегда помогали солдаты. И делали это с удовольствием, ведь сердобольные офицерские жены то накормят, то сунут пачку сигарет, то сладким угостят. И Ксюше помогали молодые солдатики печь натопить.
И вот стали замечать активистки местной женской общественности, что зачастил к Ксюше один рядовой, больно часто дрова возит, скоро весь двор поленницей выложит. Муж, значит, на учениях, а Ксюша тут солдата привечает. Посудачили активистки между собой, поохали, поцокали, глядь – уж другой солдат дрова возит. Через два дня – третий. Передают, значит, они Ксюшу, как эстафетную палочку. Заурчал, зашептал гарнизон. Нет, это безобразие надо остановить. Не было у них в гарнизоне подобных семейных скандалов.
И вызвали Ксюшу на заседание женсовета. Вопрос повестки дня один: «Недостойное поведение Ксении Безбородько».
Ксюша пришла нарядная, красивая, в батистовой кофточке, расшитой шелковыми цветными нитками, в юбке, украшенной атласными лентами. Волосы уложены короной – ну, первая красавица в гарнизоне.
Села она на стул напротив всех членов женского совета, тихая, спокойная.
- Ксения, - заговорила председатель женсовета, жена командира части, подполковница, лет 40, сухопарая и бледная, с собранными в пучок седеющими волосами, - не будем ходить вокруг да около, - говорила, как кесарем мясо рубила, - скажем прямо. Как же ты можешь так поступать? Ведь у тебя такой прекрасный муж, любит тебя. А ты без него творишь всякие безобразия, Надо это прекращать. Мы, конечно, ему не скажем про твоих солдат. Но тебе должно быть стыдно.
Нос подполковницы, расширяющийся книзу, дергался к губе, когда она произносила все эти слова, как будто готов был клевать любого, кто не соответствовал нормам морали его хозяйки.
Жена майора, заместителя начальника гарнизона, взвалившая на себя должность заместителя председателя женсовета, уверенно кивала своей кудлатой головой в знак согласия с подполковницей. Ее кудри, имеющие природу химической завивки, наполовину обесцвеченные, у корней имели тот цвет, который в народе называют серо-буро-малиновым. Во время движения головой колыхалась светлая часть волос, и Ксюше казалось, что, если дунуть, то с головы майорши, как с одуванчика, разлетятся в разные стороны белые кудри. И останется она с тифозным ершиком темных волос…
- Да, Ксения, это не шутки. Ради семьи, ради детей ты должна прекратить это безобразие. Я не нахожу слов, как назвать твое поведение.
Ксюша задумчиво перевела взгляд с волос майорши на стол, покрытый зеленой скатертью, за которым сидели члены женсовета, опустила голову, и затеребила руками украшенный мережкой белый платок.
- Ксения, ты меня слышишь? У тебя же трое детей, - продолжала стоящая на страже морали и нравственности подполковница, - я не проговорюсь, члены совета будут молчать, а вдруг кто-то найдется, да и выложит твоему мужу всю правду? Что тогда? Побьет – хорошо, а вдруг покалечит или, того хуже, убьет. Дети сиротами останутся.
У Ксюши полились слезы, они текли по пухлым щекам, по губам, попадали на подбородок и капали на нарядную кофту, оставляя темные мокрые пятна. Ксюша не всхлипывала, плакала молча, слизывая слезы со своих губ. Детей было жалко.
Члены женсовета в голос стали ее уговаривать:
- Ксюш, да зачем тебе они, эти солдаты? Вон у тебя какой красавец – муж, и детки у тебя замечательные. Да оставь ты этих солдат.
Ксюша подняла заплаканные глаза, удивленно посмотрела на женщин, сидящих напротив, таких правильных, таких строгих, и сказала:
- Да як же ш я могу?.. Хлопцы ж просят!
|
|