…нашим святым МАМАм посвящаю…
Она плакала. Вот так просто: шла по улице женщина и плакала. Больше ничего не происходило. Большой город жил своей привычной жизнью. Ревом моторов гудели дороги, где-то громко играла музыка, люди спешили по своим делам.
ВСТРЕЧА
Был послеобеденный час, пятница, когда все обычные люди завершают свою работу, раскладывают всё по местам и закрывают двери своих кабинетов, спеша по магазинам, детским садикам и домам. На тротуарах местами даже трудно было пройти из-за скопившейся людской массы, а Тори – ещё труднее с непривычки. После просторного салона автомобиля вдруг оказаться в толпе пешеходов – нелегко, и это поймут все, кто привык передвигаться главным образом на колёсах. Конечно, ничего страшного – но непривычно и от этого как-то не по себе. А ей и вовсе-то…
Ещё странно было видеть лица этих людей. Она, Тори, привыкла идти с высоко поднятой головой, смотреть прямо и уверенно. А эти люди вокруг… У многих на лице застыла какая-то затравленная, измученная, уставшая гримаса, взгляд – опущен вниз или беспокойно бегающий вокруг, а были и такие, на лице которых словно написана была решимость разорвать каждого, кто окажется на их пути; и мало, катастрофически мало улыбок! Неужели так было всегда? Как же могла она жить столько лет – и не замечать? Странно было идти среди этого живого потока и видеть всё это.
И так – каждый раз. Она долго колесила по городу на вишнёвом «вольво», оставляла его возле Клуба, до поздних сумерек бродила тротуарами, спотыкаясь в толпе пешеходов… что-то должно было случиться, и она ходила и отчаянно искала встречи с этим… звала его… ждала… когда же землю покидали последние, рассеянные тяжелыми грозовыми тучами отблески солнца, она неизменно возвращалась к машине, автоматически защелкивала ремень безопасности – в этот момент всегда восстанавливалась абсолютная тишина, она слышала этот короткий, четкий щелчок – и, утопив педаль газа, гнала из города, и люди, и все машины на её пути кидались в стороны…
У Тори, как и раньше, не было какой-то определенной цели, она не знала её. Попросту шла вперёд, поворачивала в какие-то улочки, переходила какие-то дороги… и вдруг увидела Её. Неожиданно поймала себя на том, что уже некоторое время идёт следом за этой женщиной, и спросила себя, что же так приковало её внимание.
Женщина шла быстро, опустив голову, так что длинные, почти белые волосы падали Ей на лицо, закрывая его. Её худенькие плечи то мелко-мелко дрожали, то резко вздрагивали, и к лицу то и дело поднималась тонкая рука, нервно комкающая большой красный платок.
Что-то необычное отозвалось в её душе и непреодолимо захотелось окликнуть беленькую незнакомку. Тем временем женщина перешла дорогу, квартал спустя – свернула в боковую улочку, затем – ещё в одну… Впереди показалась небольшая площадь перед старой церковью, две ивы… спустя какое-то мгновение между ними, точно посередине, вынырнула из-за облаков бледная луна… Длинные лозы заволновались от порыва предгрозового ветра… где-то крикнула птица…
Женщина ускорила шаг, пересекла площадь и вошла в церковь.
Тори не знала, зачем делает это, но вошла следом. У входа замешкалась и перекрестилась. Для неё это тоже было странным. Не была в церкви уже, кажется, вечность… Даже не очень представляла себе, что следует делать и как вести себя. Только смутные детские воспоминания…
Беленькая взяла свечи и чуть ли не пролетела то небольшое расстояние, что отделяло её от большой иконы Божьей Матери. Медленно, с почтительным благоговением зажгла свечи – и вдруг оказалось, что она стоит на коленях. Тори даже не успела уловить этот момент, - когда. Беленькая просто ставила свечу – а потом вдруг оказалось, что она стоит на коленях, сомкнув кисти рук, и неотрывно смотрит на Марию. И плачет.
Девушка вдруг почувствовала, какая тишина царит в церкви – именно почувствовала, а не услышала. Это была особенная тишина, состоявшая из совершенного спокойствия, из полного отсутствия людей, величественного вида самой церкви и какого-то инстинктивного чувства почтительной покорности, непривычного ощущения уюта и внутреннего тепла. И в этой тишине Тори услышала плач.
Она понимала, что это как-то не так – наблюдать за человеком, пришедшим в церковь, и отвела взгляд. И вдруг почувствовала, что не даром и она пришла сюда. Девушка тоже поставила свечи и обратила свой взор к Марии. Не помнила молитв и не знала, что следует говорить. Тем более что должна говорить Она. Только просила помощи для этой чужой женщины и защиты для Неё. Ещё говорила о тех людях на улице, которых видела по дороге в храм: спрашивала, отчего у них такие лица, и для них тоже просила помощи – чтобы на их лицах вновь появились улыбки. Иногда она отвлекалась, и ей казалось, что говорит совсем не так. Смутно вспоминалось, что в молитвах нужно горячо благодарить Бога абсолютно за всё и постоянно каяться… Но ей не хотелось лукавить. Разговаривала просто, своими словами, так, как говорило бы само сердце… Но ни слова не сказала о себе… Даже не вспомнила, хотя, казалось бы, о чем ещё могла она думать, снова и снова возвращаясь на землю, безумно устав от этого и не зная, как умереть… Но она не сказала о себе. Ей это даже не показалось важным… Закончила, искренне склонилась, перекрестилась. Тихо прошла от стены к стене, подолгу вглядываясь в святые лица, словно хотела что-то понять, но не знала, что. Как будто вбирала в себя всё прямо душой, минуя разум, и всё становилось понятным на уровне образов и ощущений, но невозможно было выразить это словами.
Беленькая медленно направилась к выходу, и Тори зачем-то снова последовала за ней. Женщина остановилась около самой церкви, присела на полусломанную скамейку – другой не было – медленно, с силой провела руками по лицу и, тряхнув головой так, что волосы упали на лицо, застыла. Казалось, Она смотрела на купола… а может, на людей перед собой… а может, вовнутрь себя…
Снова отозвалось в женской душе что-то необычное, щемящее, и Тори безумно захотелось заговорить. Села рядом. Молчала. Незнакомка не обратила на неё ни малейшего внимания и, скорее всего, даже не заметила. Казалось, Она вообще не замечает ничего вокруг, настолько глубоко ушла Она в своё горе... Что же случилось с Ней, такой хрупкой, красивой, с белыми волосами? Кто знает…
Тори осторожно коснулась Её руки и вопросительно посмотрела. Беленькая не заметила. Тогда она еще решительнее потянула за тонкую руку и хотела заговорить, но Беленькая, только мельком глянув, спрятала глаза и спросила:
- Что Вам?
- Я… могу чем-нибудь помочь? – спросила Тори.
- Нет, нет, что Вы можете сделать? Спасибо! – и в этом «спасибо» было столько благодарности! Но всё же звучало оно скорее как «до свидания».
- Может, всё-таки смогу? – настаивала девушка.
- Нет, - глухо прозвучал ответ. Тори замолчала. Золотые отблески куполов создавали особенное, непривычно светлое ощущение чистоты, и воздух был так прозрачен, каким он бывает только перед грозой. Перед безумным сплетением миллиардов дождевых капель с огненными зигзагами молний... Тёмные облака уже расползались по небу, закипая, но до Начала было ещё далеко…
Спускался вечер, а с ним и настойчивая зябкая прохлада… Тори наблюдала, как проплывает над куполами черная вата облаков, и краем глаза осторожно посматривала на Беленькую. Вдруг, словно опомнившись, стащила с плеч длинный вязаный шарф, давно уже не нужный ей самой и служивший больше для украшения, и накинула его на соседку. Худенькие плечи словно утонули в нем и передернулись от прошедшего телом озноба. Руки машинально спрятались в густую шерстяную бахрому, а на Тори посмотрела пустота. Господи, какими были эти глаза! Так, словно в них всё уже отболело, всё отгорело и пережило… Они ничего не сказали, попросту давно уже не умея говорить… Посмотрели только, и на секунду в них даже появилось сознание, но веки быстро опустились, и это ушло.
На землю упали первые тяжелые капли. Почему-то очень не хотелось уходить от Беленькой, оставлять её одну, но иначе было нельзя… Пора. С сожалением посмотрела она на одинокую женскую фигурку возле церкви, запоминая, после чего резко повернулась и ушла прочь.
Воспоминания о Женщине не давали покоя. Они тревожили даже больше собственной неустроенности. Тревожили какой-то щемящей, ноющей болью… Казалось, будто именно в них заключено то, что так отчаянно искала она на земле…
И она пришла. Должна была увидеть Беленькую, узнать её, прочитать и понять её боль. И через Неё понять себя, найти свою дорогу...
Листала её Память…
ЖЕНЩИНА С БЕЛЫМИ-БЕЛЫМИ ВОЛОСАМИ
Воспоминания о Женщине не давали покоя. Они тревожили даже больше собственной неустроенности. Тревожили какой-то щемящей, ноющей болью… Казалось, будто именно в них заключено то, что так отчаянно искала Она на земле…
И она пришла. Должна была увидеть Беленькую, узнать её, прочитать и понять её боль. И через Неё понять себя, найти свою дорогу...
Листала её Память…
…
Что бы ни случилось, мама – самое дорогое, самое святое, что только есть у каждого из нас…
Доченька, родная, я буду жить для тебя. Ты моё чудо. Ты самое дорогое, что у меня есть. И, что бы ни понадобилось, я всё сделаю для тебя…
Ощущения «матери» и «дочери» тесно переплетались между собой и порою трудно – даже невозможно – было их разделить.
…
Мамочка – она просто была всегда. Это ощущение было настолько естественным, что даже… стало незаметным. Мы живём благодаря тому, что дышим. Но ведь мы не думаем о воздухе! Он просто есть. Мы радуемся, когда светит солнце, но редко думаем о нём. Нам просто хорошо, когда оно есть. Но если б вдруг исчез воздух или солнце… Вот и с мамой – так же.
…
Рождение дочери, рождение Нового Человека было чудом. И это чудо сотворила она, это она дала ему жизнь! И отныне девочка была её воплощением, её сутью, смыслом всего её существования…
…
- Ты плохая, плохая мать! – в сердцах выкрикнула девочка и хлопнула дверью. Кто-то ударил прямо в сердце. Всё перед глазами почернело и поплыло. Воздуха не хватало. Словно на автомате – рванулась к двери, что-то крикнула вслед, вернула… Было так плохо, что даже слегла на несколько дней. Не хотелось есть, не хотелось слушать, не хотелось видеть – не хотелось жить. Смотрела в одну точку прямо перед собой и, сильная, не могла ни прогнать, ни победить эту боль. Девочка просила прощения. Но слова не значили ничего, потому что есть раны, которые остаются навсегда.
«Ты плохая, плохая мать!..»
…
- Знаешь, мне вчера дали изумительный рецепт…
- Мама! Как ты можешь говорить о рецептах сейчас?! (Проблемы навалились таким страшным комом, что просто думать было больно. Улыбаться – невмоготу. А светские беседы – к чёрту!…)
- А почему – нет? – мамочка на какое-то мгновение посерьезнела, но по лицу её не пробежала тень. Сердце в глубине своей рвалось и кричало… но имела ли она право затенить своей тревогой дочкин дом? Девочку нужно было успокоить, отвлечь… Мягко улыбнулась:
- Да, доченька… И ты должна научиться. Чтобы не сойти с ума.
…
- Мам, ты знаешь, бабушка сегодня упала и сломала ногу…
…
- Забрать бы тебя к нам, мама!
- Что ты, милая? Квартирка у вас маленькая, семья большая – неудобно вам будет… Я уж в своей доживу…
- Правда? Спасибо, мама… Я… я попрошу соседей – присмотрят за тобой и… я попрошу, мама!
…
- Мам, ты извини, я зайти не успею – работа…
- Ничего, доченька. Что ж ты допоздна так работаешь… устаешь ведь? Иди домой. Иди домой пораньше, а у меня всё хорошо. Ты не беспокойся, доченька! Соседка заходила, супчик сварила… всё у меня хорошо.
- Мам… ну ты поправляйся, мама!
…
- Конфеты – это мне на работе подарили… Я их мамочке отнесу, с праздником поздравлю! Мамочка у меня любит сладкое… Сегодня же поеду к ней (две недели не была уже – работа)…
…
- Милая, ты у меня не задерживайся, поздно уже! Тебе ведь вставать рано…
- Не важно, мам! Дай обниму тебя! Хорошо как с тобой… ты знаешь, я так устала… я иногда боюсь, что не выдержу, знаешь…
- Всё будет хорошо, улыбнись… Ты сильная девочка.
- Я не умею, как ты…
- У тебя всё получится.
…
- Послушай, ты… давно у мамы была?
- Позавчера. Сейчас вот позвоню ей, поздравлю!
- Не звони! Послушай, сядь… сядь… я… Она умерла. Прости.
С 8 марта, мама!....................
ВСТРЕЧА
Снова те же улицы… Та же «вольво» у Клуба… Люди, не знающие улыбок… Город.
Тори шла, интуитивно повторяя тот же маршрут, и знала, что на одном из этих перекрёстков встретит Её.
Как и тогда, перешла дорогу, квартал спустя – свернула в боковую улочку, затем – ещё в одну… Впереди показалась маленькая площадь, старенькая церковь, две ивы… спустя какое-то мгновение между ними, точно посередине, вынырнула из-за облаков бледная луна… Длинные лозы заволновались от порыва предгрозового ветра… где-то крикнула птица… время попало в свою же ловушку, круг замкнулся.
Беленькая появилась точно так же, как и тогда – ниоткуда. Тори просто вдруг увидела, как поднялась к лицу тонкая рука, нервно комкающая большой красный платок, и уже знала, что сейчас на это руку упадут пряди светлых-светлых, почти белых, волос… и это будет Она.
ТЫ ДОЛЖНА ЗНАТЬ
Помолилась Марии, перекрестилась… Медленно вышла на площадь…
Беленькая неподвижно сидела на всё той же, полусломанной, деревянной скамье. Руки безвольно лежали на коленях, а невидящий взгляд обращен был к церкви… Тори некоторое время постояла возле, потом присела осторожно… молча накинула Ей на плечи шарф… Беленькая не шелохнулась. В воздухе растекались сумерки, и темнеющие облака постепенно затягивали ясное с утра небо. Тишина была такая, словно весь мир исчез, и существовала только эта старая церковь, скамейка у входа да две ивы, над которыми, в узком просвете между облаками, едва проступал бледный лик луны. Красный платок снова взметнулся к лицу. Беленькая сжала виски ладонями и на миг замерла, после чего резким движением откинула с лица белые прядки, остановила взгляд на одной из двух ив…
- Знаешь, что страшно? – произнесла медленно, всё так же не поворачивая головы. – Человек всегда опаздывает. Всю свою жизнь мы проводим в погоне за чем-то… за кем-то… но никогда не успеваем. Опаздываем на минуту, на день… на слово… на взгляд… впрочем, нет, не важно, на сколько! Не важно, потому что «Поздно» - это точка. Не имеет никакого значения, что стоит после него, какие объяснения… Поздно. Это значит, что ничего уже нельзя изменить. И даже понимание этого – запоздалое… запоздалое и бесполезное… Послушай, у тебя есть мама? – Беленькая повернулась на секунду, быстро глянула в глаза…
- Ты должна знать. Понимать это не абстрактно, а реально, сейчас. Ежедневно, ежеминутно ты должна помнить о том дне, когда твоей мамы не станет. Никто не знает, когда именно это случится, но это неизбежность: люди умирают. И когда это случится, тебе не нужен будет никто и ничто больше. Говорят, что самый сильный в природе материнский инстинкт… Так вот знай, что даже он уступает своей обратной связи – связи от ребенка к матери. У тебя будет работа, которая станет делом твоей жизни…[примем идеальный вариант]. У тебя будет любимый муж, возле которого ты будешь чувствовать себя самой счастливой из женщин. У тебя будет ребёнок, которого ты окутаешь любовью и которому посвятишь всю себя, жертвуя ради него всем.
И, ты знаешь, у тебя даже не найдется времени позвонить маме и спросить, как дела… Но в тот миг, когда ты узнаешь о смерти мамы, ты захочешь отдать ВСЁ за то, чтобы вернуть Её. Твоя Земля перестанет вращаться, остановится весь мир… и даже когда ты справишься с этим, навсегда с тобою останется пустота. Это невозможно предотвратить. Это закон, аксиома. Но сможешь ли ты тогда простить себе эту, тобою лично позволенную, разлуку с мамой? Вот тот единственный вопрос, на который ты должна ответить.
Потому что потом будет поздно.
Ты откажешься верить всем… Каждый день, каждую минуту ты будешь ждать и даже слышать – открываются двери, и с порога звучит: «Привет, родные мои!» - знакомый голос. Но никого не будет у двери… Так захочется сказать «Мама!», хоть один раз сказать «Мама! Я так люблю тебя, мама!»… я слишком редко произносила эти слова… А теперь… теперь мне не для кого их произнести! Господи, ведь целовала бы рученьки её и говорила бы только: «мама… мама…»
И даже ребёнок, который с самого своего рождения станет для тебя всем – даже ребёнок отойдёт на второй план. Просто появится такая пустота… Он скажет: «Мама! У тебя есть Я! Ты нужна мне!» - а ты не заметишь… Все… все они вдруг перестанут существовать! И когда нагнешься за горсткой земли – так непреодолимо захочется умереть самой, рядом лечь, не отпускать! Крик… какой это будет крик! Или молчание… ещё хуже того! Силой удержат, уведут…
Не жди! Береги, береги мамочку! Старайся понять её, прощай… Береги, потому что мама – самое дорогое, что у тебя есть! И потом… поздно, поздно будет это осознавать! Ты уже не сможешь сказать ей «люблю».
И вот тогда ты вспомнишь, как много у тебя было дел… важных дел… Вдруг почувствуешь, что… Столько всего было для тебя более важным, что до конца жизни так и не сможешь себе простить… Послушай… Послушай меня! - Беленькая вдруг резко повернулась, напряглась вся и даже подалась вперёд, посмотрела прямо в глаза. – Пока ты ещё можешь – береги маму! Никто. Никто не любит и не полюбит тебя так, как любит мать.
Тори увидела, как первые тяжелые капли упали на пересохшую землю. Заканчивалось отпущенное ей время, она должна была уйти. Но теперь она была спокойна. Она знала, что должна сделать. Встала, огляделась... Никого не видно было ни на маленькой площади, ни на примыкающих к ней улочках… В домах зашторили окна и включили свет… Она уходила той же дорогой, что и пришла, и вскоре тень её окончательно затерялась среди потоков дождя…
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ...
Тихо работали приборы. Мила смотрела на лицо дочери, тщётно пытаясь уловить в нём признаки жизни… Но девочка была в коме.
Дождь за окном лил, не переставая – как и в тот страшный вечер, поделивший её жизнь на До и После.
Девочка уехала в Ночной клуб, по своему обыкновению не оставив даже записки... Но по разложенной там и сям одежде и косметике и так всё было понятно. Да и в первый ли раз? Девочка жила какой-то непонятной, своей жизнью, доступ в которую для неё, матери, давно уже был закрыт. Повлиять на дочь было невозможно и, боясь, что девочка попросту уйдёт из дому, Мила оставила эти попытки… Приняла свой крест и только плакала ночами – одна в пустой квартире, и заклинала небо, чтобы с девочкой ничего не случилось. Она не могла не любить дочь. Но… не смогла и уберечь.
ВЫБОР
Когда девушка подошла к машине, дождь хлестал вовсю. Она опаздывала. Резкие порывы ветра целыми пригоршнями бросали воду в лицо, вырывали зонтики у запоздалых прохожих… Тори привычно заняла водительское место, защёлкнула ремень безопасности и, услышав знакомый щелчок, тронулась с места, утопила педаль газа… С этого момента она уже не была властна над собой. Город, ускоряясь, проносился мимо… И внезапно прямо перед ней возникла человеческая фигура. И даже заранее зная, что так будет, она со всей его полнотой снова ощутила ужас – ужас от сознания того, что она может убить человека. Руки резко крутанули руль…
Вспышка то ли боли, то ли света. Отсутствие мыслей и слишком много чувств. Смерть? Нет, позвольте… Ещё бы пожить, право… Пожить ещё? Почему-то не было сожаления… чего ради стоило бы вернуться? Друзья? Не чувствовала нехватки кого-либо из них рядом, а чтоб кто-то из них грустил о ней – это тоже вряд ли… Не имеет большого значения, с кем разделить ночной коктейль. И не так уж важно, кому признаться в любви в последующую ночь. Да-да, всё это веселье до упаду… бесконечно сменяющие другдруга лица.. блуждающие глаза… «Мама, сегодня домой не жди!»… и «опять не к месту закончились сигареты»… Ничего в этом не было такого, к чему реально хотелось бы вернуться.
Из глубины сознания возникли мамины глаза. Именно теперь Тори непреодолимо захотелось улыбнуться им, но этого сделать было никак нельзя. Улыбаться – привилегия живых. Жаль только, пользуются они ею… редко…
Вернуться? Вернуться - и стать тем, чем сознательно не была раньше, - маминой улыбкой?
Перед глазами возникли тонкие и такие одинокие руки, комкающие большой красный платок, и тихий надрывистый голос всё повторял:
- Знаешь, что страшно?...
- … никого не будет у двери…
- Я так люблю тебя, мама! я слишком редко произносила эти слова…
- …до конца жизни так и не сможешь себе простить…
- …что Вы можете сделать?!
Найти Её мать. Нет, вернуть, конечно, не по силам! Но просить о прощении… о том, чтобы позволено было материнской душе прийти к дочери хотя бы во сне… чтобы Та, с белыми-белыми волосами, могла сказать своё «Люблю»…
Тори снова и снова видела перед собой Её, беззащитную, и знала, что не сможет поступить иначе. Она должна умереть здесь, чтобы там предстать перед Ним. Ни рая просить и ни ада – лишь возможности быть там, где и Мать той женщины, чтобы найти её и привести в дочерины сны…
Во вспышке боли и света Тори увидела зовущие мамины глаза…
Я люблю тебя, мама. Я люблю тебя, но… прости.
УЛЫБКА ДЛЯ МАМЫ
Мила не спала. После той ночи, когда произошла авария, ей редко когда удавалось заснуть. Страх пропустить тот момент, когда Тори вернётся к жизни, был сильнее потребности организма во сне, и она смотрела и смотрела на дочь и не чувствовала времени…
А дождь утихал. Тучи медленно уползали за линию горизонта, и на улице начинало сереть…
… губы Тори чуть дрогнули и нарисовали едва заметную улыбку…
А женщине с белыми-белыми волосами снилась мама.
- Тебя простили, - говорила она, - ты достаточно страдала и заплатила сполна. Не мучь себя больше, доченька. Его просили за тебя, и Он позволил мне прийти к тебе и забрать твою боль. Отныне я снова буду твоим ангелом, а ты должна Жить.
Живи, доченька… Живи.
20.01.06
|
|