1.
Воздух краденый в горле чавкает.
У ноздрей кружит покаяние.
Озарение на свидание
приглашает нас, манит чаркою.
Удаль жмурится, утром мается
сушью, горечью да икотою.
И беда кружит за воротами –
А собаки не просыпаются.
Разухабистый век теряется
в веренице лжи беззастенчивой.
И глаза глядят так доверчиво –
даже Автор сам ужасается.
Ликование не меняется.
Вместо имени – многоточие...
Расписание кровоточия
ни во что уже не вмещается.
Передрягами оправдания
подкрепляются, словно падалью.
А в стенания желчь-отраву льют –
метят снизойти до признания.
По-над пропастью лихолетия,
потерев ладони, братаются.
Почему же не различается
разнозвучие, разноцветие?..
За несделанным – хворь скрывается.
Недописано... Недосказано...
Перед Господом как проказою
от любви своей отрекаются.
Новый век нас хлещет страницами
безо всякого содержания.
Озарение на свидание
все зовет подстреленной птицею.
2.
Непрощенное воскрешение –
в грязном рубище без пристанища…
А весна… Весна была та еще –
как гулящая в положении.
Пересмотрено… Бескорыстно ли?
Похоронены мысли заживо.
Перекроено небо сажею,
а стремления вновь освистаны.
Замешательство. Возмущение.
Одобрение порицания.
Неизбежное предрекание
Умерщвленного противления.
Обезглавленное наследие.
Потешаются пересмешники,
но дорожные свои вещмешки
запаковывают в неведении.
Опоясало безучастие.
Все одним убийством – повязаны.
Поминальные речи сказаны,
но не прибыло в доме счастья.
Обезличены поколения.
За содеянным – нет раскаяния.
Как же суетны все метания
в страхе нового появления!
Отвергается тень сомнения.
Презирается ум дотошливый.
Догмы будущее и прошлое
изувечили без стеснения.
Жизнь отмерена быстротечностью.
Что ж судьба сидит удрученная?..
Видно, смерть, толпой учиненная,
не отмолится веки вечные.
|
|