Вольдевей
ДОРОГА В КАРАКУМАХ
Рассказ
1
- Моя жизнь могла бы сложиться иначе, выбери однажды другую дорогу.
Степан сидел на светлой веранде загородной дачи. В руках держал недоделанный табурет. Прикидывал резные перекладины для красоты и жесткости. Пахло казеиновым клеем.
Мария пришла к мужу уже минут двадцать назад. Сначала она искоса поглядывала на Степана, разбирая сундук. И во время неторопливого разговора раз пять уже успела заполнить паузы одной репликой: «Давно я сюда не заглядывала, как переехали. Давно». Вероятно, подсчитывая в уме, добавила на шестой раз: «Считай, лет десять прошло!»
Уже были вызволены ею на свет белый клубки шерсти, хорошо сохранившиеся туфли цвета, переходящего из серого в сиреневый, на толстом скошенным под пирамиду каблуке. Они досталось ей от ее мамы, которой, в свою очередь прислал отец из Венгрии в 1944 году. Последняя посылка, а через два месяца пришла похоронка.
Были извлечены грамоты с изображением Сталина между дубовыми ветвями. Потертый вождь смотрел лучезарно, по-отечески.
От сундука несло старыми вещами, но запах перебивал нафталин.
- Да, моя жизнь могла бы сложиться иначе, выбери в свое время другую дорогу, - повторил Степан. Он уже вставил одну перекладину, обмакнув в клей для прочности. Собранная им мебель держалась долго. Да и все здесь, на даче, было сделано его руками. – Я говорю про дорогу в пустыне.
- Что ж тебе помешало? - В голосе жены послышались нотки легкой иронии.
- Да ты и помешала.
- Как же так? Ты мне не рассказывал ничего подобного.
Она отвлеклась от сундука, опустила его крышку и села на нее, подобрав под себя фартук.
- Ты помнишь наш двор в Чарджоу?
- Ну а как же не помнить! Наши дворы были приткнуты друг другу воротами, между которыми проходила дорога на каракулевый завод.
- Это были одноэтажных дома под трех- и четырехкомнатные квартиры. Но и во время войны и после для эвакуированных делили эти квартиры на двух и однокомнатные, селили семьям. Получались коммуналки. Общий коридор с тремя-четверьмя дверями. Ведь даже кухни отводились под жилье. А готовили на керогазах или примусах в маленьких кладовках, сооруженных из досок от тарных ящиков, фанеры, да и прочего подручного материала на террасах.
- Да что же ты мне все это рассказываешь, - почти сердито всплеснула руками Мария, - у нас тоже самое было! От этих керогазов и примусов сгорела семья Чесноковых. И Анна Смолина, что работала у нас на почте…
- Я помню эти случаи. Мы жили втроем. Мать все время пропадала в райпо, она была завмагом. А мы как галчата с сестрой ждали ее прихода. Конечно, она пользовалась тем, что работала в магазине. Всегда у нас было сгущенное молоко, знаешь в таких больших жестяных банках на четыре килограмма, конфеты не переводились, джемы всякие… Даже когда она уволилась и стала работать кассиром в городском парке, а это же вечером, то днем убирала у директора гастронома Варты Ванесовны, армянки. Наверное, Аванесовны, но так говорила мама…
Степан вздохнул и посмотрел на жену. Ее голова была седой, но волос не поубавилось, прекрасных густых, слегка волнистых, сводивших не только Степана с ума. Сейчас они аккуратно собраны в какую-то замысловатую прическу, Мария была выдумщица во всем. И брови были еще молодыми. Изогнутыми в кокетливом вопросе… Да и сейчас Мария была красавицей. На каком-нибудь возрастном конкурсе красоты Мария запросто могла стать Мисс Вселенная Пенсионерка!
- Чего разглядываешь, старый, - постучала Степану по голове согнутым пальцем. Мол, опомнись, старый, обоим за шестьдесят, а ты смотришь с какой-то страстью. - Э-э-х!
Муж улыбнулся.
- Вот благодаря тому, что она наводила еще порядок у армянки, - продолжил он, беспомощно шаря в кармане трубку, которую жена спрятала месяц назад - врачи запретили всякое курение, - то в доме не переводились продукты. Были колбасы, яйца, масло… Не жаловались. Да вот мне, как мальчишке, плохо было. Мужика в доме не хватало. Все женские разговоры вокруг. То соседки вечером придут, то тетка с дочкой, то еще двоюродная сестра, что жила в вашем дворе… Рос я впечатлительным, и завидовал тем своим сверстникам, которые имели отцов. Не удивительно, что тянулся к соседскому отцу Славки Петрова, который работал в военкомате. Он каждую пятницу водил нас со Славкой в баню. Помнишь, жила у нас Лидка с парнем, который вернулся из армии. Его Геной звали. И фамилия его была Климов, а девичью Лидкину я не помню.
- Герасимова, - кратко уточнила Мария.
- Он устроился работать шофером на газончике с цистерной, - Степан не заметил этого уточнения. - А в ней возил солярку. Заправится на нефтебазе и везет ее на земснаряды.
- Это которые каналы углубляли?
- Их, этих каналов и вокруг города, и в дальних районах было много. Воду брали из Амударьи, поливали поля хлопковые. Но вода была илистая, быстро дно поднималось. Ну и ходили эти земснаряды по каналам, чтобы пропуск воды был нормальный. Особенно, когда начинался полив. Ведь жарить начинало уже в апреле!
- Помню. Жарко было, - вздохнула Мария. – Но я и сейчас бы эту жару перенесла. Привыкла я к Туркмении!
- Привыкла… А как нас поперли оттуда? Даже поезда убрали, что связывали с Россией! Хорошо, Ванька уехал сразу после школы в Москву. Не было бы у нас этой дачи, да квартиры в Мытищах… Вот я и говорю, что может быть, не было бы ни тебя, ни Ваньки, ни этой Туркмении, да и Москвы тоже, выбери я тогда другую дорогу…
- Да, что ты, все дразнишь - бы да кабы? Рассказывай!
Мария подбоченилась, что сделало ее моложе. Вот так на семейных гулянках или в гостях выходила под музыку в центр круга. Плясала и пела задорно, втягивала всех гостей в веселье танца и музыки.
- Гена брал с собой двуствольное ружье, 16 калибра и подстреливал на ходу зайчишек. Бывало на кабана в засаду ходил… У меня глаза загорелись, когда первый раз он предложил с ним поехать. Не знаю, то ли пожалел, то ли скучно было одному ездить… А мне – великое приключение! Сначала по городу, затем по дорогам до конца асфальта, затем грунтовки! Гена водил машину классно, ведь и в армии баранку крутил.
Приедем на земснаряд, обычно уже ночью. А нас ждут. Пока перекачивают солярку, от которой работали помпы, нас земснарядчики угощали ужином. В основном мясным. То плов, то шурпа, то жареха. Но чаще всего это была уха и жареная рыба. Сомов было тогда много в озерах. Конечно, после еды меня смаривало, и я шел в кабину, где и засыпал. Но когда трогались, то просыпался и смотрел на дорогу, освещенную фарами. Вот выбегает заяц, и вперед перед машиной мчится, а Гена уже держит одной рукой двустволку. Так на ходу и стреляет. Иногда я придерживал баранку. Гордился этим…
- Да ж, сколько тебе было годков?
- Наверное, одиннадцать. Привозим зайцев, Гена обязательно мне с собой домой дает половину. Очень добрый был и справедливый, но что-то у них не клеилось с Лидкой.
- Детей у них не было…
- Все знаешь, вот женщины! Так вот, уже в конце августа оставалась неделя до начала учебного года. Я в шестой перешел, а в пятом тебя тогда заприметил… Мы поехали в Дарганатинский район. Это очень далеко. Тогда еще только планировали здесь построить нефтеперерабатывающий завод. В райцентр из Дейнау до Дарганаты сначала была грунтовка, а километров тридцать-сорок дорога – голые пески! Но я любил, когда сюда ездили. Гена проявлял чудеса, пробираясь по бездорожью. Была накатанная колея. Так ведь не все нормально ездят. Кто норовит выскочить, да объехать. Колея нарушается и начинается елозанье колес. Брали с собой цепи, лопаты, вязанки камыша. А не было их, рвали и рубили пустынную растительность, саксаул и бросали под колеса…
Все началось с того, что большой участок колеи, где потом были колышки нового завода, был превращен в месиво. Гена резко повернул вглубь пустыни, намереваясь проехать по камышовым островкам, которые укрепляли грунт. Такие маневры были нередки, и, классно переключая скорости, не теряя инерции, Гена всегда находил верный путь. Но на этот раз случилось нечто другое. Стоило ему чуть оторваться от колеи, наверное, метров на сто, как он нащупал хорошую крепкую песчаную основу, по которой машина побежала весело. Справа виднелся противоположный берег Амударьи, это высокие песчаные барханы, но мы знали, что до них было километров десять, а внизу - мы двигались по высокому плато - были хлопковые поля, которые прижимали кишлаки к воде.
Как мы удалились от края плато вглубь пустыни, до сих пор не могу понять. Вроде наваждение, какое напало на моего взрослого друга. А здесь вдруг земля под нами дернулась и двигатель моментально заглох. Гена чуть подождал и включил зажигание. Еще раз, затем вышел и открыл капот. Воздух колыхнулся, тонны песка поднялись в воздух, стало почти темно, и на машину обрушилась стена. Так показалось нам. Газончик подпрыгнул и пригнулся. Я не знаю, как выдержала крыша кабины, но когда через минуту, мы оглянулись назад в маленькое окно, то вся наша цистерна из темной стала серой. А борта, в которых были спрятаны шланги, инструменты, лопаты, исчезли под косым слоем песка.
Со стороны мы были похожи на детскую игрушку, оставленную мальчишками в песочнице.
Перед машиной оказалось неожиданное строение. То ли рукотворная башня, то ли гора песка в виде башни. От силы метров двадцать по курсу движения машины. И она закрыла собой солнце.
2.
Степан держал несобранный табурет, забыв о нем, его взгляд был устремлен в окно. А там стояли высокие сосны. Сосны почти в черте Москвы. Ваня был удачливым сыном. Он скупил несколько таких дач. Недорого. И одну, вот эту, подарил своим старикам, когда они со слезами и стенаниями в спешном порядке приехали из Туркмении. Здесь был настоящий круглогодичный дом. Это был новый оазис счастья Степана и Марии.
- Закрыла солнце? Это атомный взрыв был? – спросила Мария
- Подземный. В те годы в Каракумах происходили испытания, вероятно, заказные, для газовиков. Так делались огромные резервуары под газоконденсат. Или смещали подземные плиты, чтобы дать проход газу. Что-то произошло с нашим миром, когда взорвали эту бомбу на глубине под пустыней. Бывают от этих взрывов смещения в пространстве и времени, мне кто-то говорил об этом один из военных пенсионеров. А тот был дока в науке!
Так вот, Гена тогда вышел, как оказалось, последний раз из своей машины:
- Ты сиди, я посмотрю, что там.
Он не спеша, пошел прямо на это сооружение, может быть, надеясь, что во время бури машину подняло и опустило в другом месте. Хотя такого не могло быть. Даже приподними машину с соляркой, то грохнулась бы она об землю так, что мы стали бы на некоторое время попрыгунчиком. Скок, скок и набок! А может сразу набок и взрыв!
И исчез. Время опять пошло нормально, солнце спешило за горизонт, а мой друг пропал. Я испугался. Выскочил и побежал в сторону того сооружения.
Было это так. Метров пять ходу передо мной было смутное сооружение, а затем резкий прорыв в нечто, где не стало пустыни. И я увидел, что бегу по совершенно зеленому лугу к высокому дому удивительной архитектуры. Это были стеклянные сваи, уходившие глубоко в землю, поддерживающие крышу. Тоже прозрачную, но с оттенком бирюзового цвета. И под этой крышей я увидел моего Гену в окружении людей. Ну, каких людей? Молодых мужчин и женщин почти без одежды. В смысле что-то прикрывало их срамные места, но девушки не носили лифчиков, ладно, бюстгальтеров, потому что лифчики – они как нынешние топики. Люди окружили Геннадия и о чем-то оживленно говорили с ним. Он растерянно смотрел на них и что-то отвечал. Я застыл в изумлении и, кажется, попытался крикнуть Гену по имени. Он оглянулся и махнул мне рукой. Жест был понятен: иди, мол, сейчас здесь разберусь. Но это было наше последнее общение.
Я в нерешительности повернулся. Я был почти взрослым и понимал, все происходящее могло быть результатом перегрева и миражом, который вот так реально воспринимается в пустыне. Неожиданно откуда-то сбоку, я заметил подобное сооружение, но уже небольшое, и ко мне подбежала девочка, примерно моего возраста.
- Ты уходишь?
Спросила она и заглянула в глаза.
- Я? Там у нас машина.
- Где?
- А вот если пройти чуть вперед.
- Как интересно! Пошли, посмотрим?
Мы с ней пересекли нечто, что сразу вернуло меня в прежний мир.
- Ой, где мы?
- В Каракумах, - сказал я.
- А что это?
- Пески. Ну, пустыня, где много песка. А ты кто?
- Галмени.
- Имя, что ли такое?
- Вырасту, буду Галмения.
- А я Степаном. Сейчас просто Степа. Или Степка!
- Степка! Как будто хлестнуло веткой!
- А ты, как будто пельмени…
И добавил:
- Сибирские!
- А где мы?
- Я же сказал…
- Нет, я поняла, что мы сейчас перешли в другой мир.
- Ну, это фантастика и бред в пустыне!
- Мой мир зовется Габрэ.
- Придумала! – засмеялся я. – Пошли назад, там лучше!
Мы вернулись. Здесь было прохладно, воздух свеж, а вдали плотной стеной стоял лес из каких-то диковинных деревьев, зеленых, но с круглыми ветками, внутри которых были такие же круглые листья.
- А кто там?
Я указал на группу людей, окруживших Гену. Он уже успел сбросить с себя промасленные брюки, рубашку, кепку. И две девушки вытирали его какими-то губками, отчего его тело преобразовывалось полосами – появлялся изумительный блеск кожи. Вернее, она начинала светиться. И я уже видел в Гене какого-то полубога, такая картинка была в книге о древних мифах. Цветная картинка Аполлона. Мой друг преображался до неузнаваемости ина его лице было написано блаженство. Я даже не мог даже подозревать, что такой самостоятельный человек вдруг так изменится! При взгляде на его обнаженность мне захотелось отвернуться, потому что стало вдруг стыдно за Галмени.
Ей было тоже неинтересно смотреть на возбужденного мужчину в окружении взрослых. Она потянула меня за руку и повела в маленький стеклянный домик. Как только мы вошли в него, то я увидел множество диковинных предметов, каких-то приборов. Они были просты – плоские, цилиндрические, ромбовидные, но когда Галмени посадила меня на одну из площадок, похожих по размеру на сиденье небольшого стульчика, и сама села напротив, то мы вдруг поднялись над всем этим зданием, каким-то образом пройдя сквозь крышу, и полетели над этим миром.
Галмени держала мою руку и каким-то образом направляла полет так, чтобы мне было можно увидеть как можно больше…
Я и смотрел, думая о том, что сейчас лежу на песке, и солнце должно уже зайти, а все это мне просто снится. Но было очень хорошо. И моя спутница читала мое состояние по моему лицу.
- Как здесь здорово! У тебя есть родители?
- Да, мама с твоим спутником стоит.
- А папа?
- Он далеко. У него задание проконтролировать какую-то Мегогалактику.
- А ты чем занимаешься? В школу ходишь?
- У нас есть воспитательные часы. Мои сверстники собираются, и мы слушаем наставления, как нам жить дальше.
- А математику, языки, ботанику учите?
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, Степка. Но ты мне сразу понравился, и ты можешь стать моим другом!
- В кино ходить, что ли вместе?
- Нет, вместе расти и планировать семью. Учится, как создавать детей.
- Да ты че, дура что ли?
- Что такое дура?
- Недоразвитая!
- Я развитая.
И Галмени, отпустив мою руку, вырвалась вперед. Она села так, что я обомлел! Ну, настоящая проститутка! Так сказала бы моя мама. Она показала мне то, что мы подсматривали в учебниках анатомии в старших классах, а вечером ходили мимо общественного туалета в городском парке и смотрели по очереди в дырочки. Очень короткое время под одобрительные и сальные крики старших ребят.
Степан посмотрел на Марию.
- Было такое, Машь! Не скажу, что это не волновало меня, но я чувствовал, что мы делаем что-то нехорошее. Я быстро перестал ходить с этими ребятами, но кое-какой опыт, признаюсь, приобрел…
- Помню, как ты тотчас же схватил меня за грудь, когда мы с тобой оказались наедине!
- Машь! Ну, кто через такое не проходит? Но разве после этого я хоть раз тебя обижал?
- Ну, если говорить откровенно, это было самое острое воспоминание о том времени! Ладно, фантазер, продолжай!
Ее муж посмотрел на жену, отложил табуретку в сторону и из выдвижного шкафчика стола, когда-то служившего ему при письме, вытащил одну вещицу. Это было небольшой браслет.
- Я тебе одену, когда расскажу все до конца. Возьми его и рассматривай. Но не вздумай одеть.
3.
- Это противно, - сказал я, и отвернулся.
- Да? А ты покажи свой? Я посмотрю, насколько ты созрел!
- Дура, - сказал я, хотя рука уже потянулась к брюкам.
- Да ты еще старый развратник! – всплеснула руками Мария.
- Ага! Был бы я сейчас рядом. Гену-то охмурили в два счета! Он и остался!
- Остался?
- Об этом чуть позже. Слушай дальше…
- Да я и так вижу, что ты недоразвитый, - сказала Галмени. Но все-таки протянула руку туда. Мне стало приятно. Она ощутила, что я возбудился. – Ладно, тебе надо немного подрасти, мозгами…Оставайся, все это быстро произойдет. Мы будем счастливы!
- У меня есть девчонка.
Я вспомнил о тебе.
- Ты посмотри! Какого ты шанса лишился! – всплеснула руками Мария. – Все, хватит этих дурацких роскозней! Мне не 15 лет!
- Хватит, так хватит, - согласился я. – Но я все-таки покинул Галмени. Не скажу, что она не понравилась! Нет, мне показалось, что можно и остаться. И потом были сны, когда я вновь и вновь летал над этим миром, и Галмени прижималась ко мне так плотно, что я не мог дышать, а после происходило извержение. И наутро мне надо было скрывать следы, менять простыни, а испачканные застирывать и проглаживать утюгом. Но оставались желтые пятна… Правда, мама мне ни разу ни о чем не говорила. Но это было позже. Мальчики взрослели в СССР поздно, а просыпались зрелыми уже в армии, во время подъема. Но и там им выбивали чувственность муштрой на плацу, да похоронами окурков и презервативов глубоко в лесу в двухметровой яме, а «виновников» несли на носилках. У нас был военный городок, населенный страстными и чувственными женщинами! И ребята прибегали на вечернюю проверку, не успев стянуть с себя резинки… Ты представляешь, две мелкие вещицы на носилках, с которыми бегут солдаты?
- Ты совсем разболтался, Степка!
Вот так и сказала: «Степка!»
- А Гена остался. Он так и больше не взглянул на меня. Я ведь крутился с Галмени. Она на прощанье дала этот браслет. И сказала: «Вырастешь, наденешь, повернешь его вот так, чтобы вот эта выпуклость была внизу, на венах, и… увидишь меня.
- А как Лида, его жена? – спросила Мария, дав понять, что надо закругляться.
- О чем ты говоришь. Я вышел к машине, оглянулся, а контуры башни исчезли. Мне пришлось первую часть ночи счищать песок с машины, а потом с двигателя. Правда, уже утром, проспав самую холодную часть ночи в кабине под шинелью Гены.. Я завел машину, развернулся и, как мог, как запомнил последовательность переключений Гены, поехал назад. Уже не помню, как вернулся на трассу колеи… Гену искали, но никаких следов так и не нашли…
Мария обняла Степана. Она стояла рядом, гладила его голову, тоже седую, но уже изрядно поредевшую.
- Я всему верю, - сказала она. - Сначала было удивительно слышать твой рассказ, но потом я подумала, всякое может быть в жизни каждого человека. Я часто приходила к тебе в кровать, когда ты уже спал, и слышала это имя Галмени. Но так как таких имен на земле нет, то думала, что это что-то иное. И когда ложилась, ты никогда не называл меня иначе… А браслет я брошу на дно сундука. Не для нас это ненужные переживания…
Степан пошарил снова рукой в кармане, где должна лежать его трубка, и принялся за табурет. И так увлекся, что не заметил исчезновения Марии.
Табурет получился хорошим. Степан отставил его в угол веранды и крикнул:
- Мария! Собери-ка на стол!
Но никто ему не ответил.
Тогда Степан поднялся и пошел в просторную столовую.
Первое, что ему бросилось в глаза, так это была женщина, сидевшая лицом к двери на веранду. Она была молода, стройна и улыбалась:
- Наконец-то, появился!
- Галмени!
- Галмения! Я выросла, мой друг! Твоя Мария у нас и послала меня за тобой. Вот тебе еще один браслет!
- Что она там делает? – возмущенно воскликнул Степан.
- Молодеет! Она сказала, если с развалом СССР ее лишили родины, то стоит побеспокоиться о новой, и все начать с нуля!
Через несколько минут дача полностью опустела. А через день ее кто-то поджег.
Самара, март 2006.
|
|