Этот день плакал с самого утра. Даже не плакал — рыдал. Он так контрастировал с предыдущими, по-летнему тёплыми, и ласковыми, какие бывают только в августе, днями, что проснувшись то ли от дроби дождя, то ли от шквалов ветра, я долго лежала какая-то оглушённая и очумелая, не в силах собраться с мыслями. Настроение было тягостное, такое же, как этот дождь. Мои планы на выходные лопнули. Нет, на дачу мне всё равно нужно было ехать, даже при такой видимости (вернее, невидимости), но то, что я там собиралась делать, - снимать яблоки и сливы, сходить за грибами и клюквой — это всё отпадало.
Через силу встав и выпив безо всякого удовольствия кружку кофе, я влезла в кроссовки (это после-то босоножек!), взяла ненавистный зонт и нырнула на улицу — нужно было дойти до гаража и взять машину. Пригнав машину, стала собираться, в душе всё ещё не решив: ехать или переждать, может, стихия поутихнет. Всё-таки тяжело ехать по такой погоде сто километров. Состояние буриданова осла. Терпеть не могу. Уже «сидя на чемоданах», включила телевизор.
В первый момент я не поняла, что это не кино. Бежали голые дети. По ним стреляли. Люди в камуфляжной форме таскали окровавленных детей. Женщина без сознания падала на носилки. Стрельба. Взрывы. Пощелкала по другим каналам — то же самое, только другие ракурсы. Беслан. Школа. Заложники. Дикторы и комментаторы с мест говорили противоречиво и иногда невнятно. Да и было от чего. Волосы вставали дыбом от увиденного. Я впилась в телевизор и не могла сдвинуться с места. Иногда инстинктивно дёргалась — казалось, что это по мне стреляют. Что-то случилось незапланированное. Как всегда (сразу же ассоциация с известным политиком). Лишние жертвы (да их вообще не должно было быть!). Штурм не планировали. — Господи, да когда же у нас будут планировать все возможные повороты и просчитывать все варианты?!
Ну как это можно понять: и войска, и милиция, и МЧС, и оцепление, за которое не пройдёшь (как утверждают корреспонденты) — и столько террористов прорываются сквозь кольцо, пробираются в соседние дома, и их потом до утра отлавливают.
Ну, неужели ничего нельзя придумать более надёжного, чем ждать и смотреть, как выкидывают в окно одного за другим расстрелянных заложников? (Что это я, кто будет заниматься такими проблемами, как придумывать и изучать? — Науку в стране давно убили, как бы не пришлось обратно на деревья лезть.) Пишу и не верю, что пишу об ЭТОМ. Дожили, нечего сказать. И что за страна у нас странная такая, что людей, которые изначально во всём виноваты, которые заварили (по недомыслию или сознательно?) всю эту кашу, которые породили зло на долгие годы, не только не судят, но даже не осуждают (порицают)?
А кто расхлёбывает? На детей больно смотреть. Многие в шоке — это видно даже непрофессионалу. А как они пьют… Там, в зале, они пили свою мочу… А матери — я даже мысленно не могу поставить себя на их место: останавливается сердце.
С каждым репортажем, каждые полчаса, длящиеся вечность, цифры потерь становятся всё ближе к истинным. Ну почему нас за дураков считают? Ну кто поверит, что в такой школе на линейке 1 сентября было 300 человек? И как это власти не могут знать, сколько заложников? — Лапшу вешают. Это же так просто подсчитать: число учащихся + число учителей + обслуживающий персонал + количество первоклашек, умноженное на 2, + среднее от 1 до 4-х количеств первоклассников (бабушки, дедушки, братья, сёстры) + родительский комитет + количество классов, умноженное на 10. Это примерно, конечно. И по минимуму. Еще посторонние зрители. Жертвенная арифметика. Но и невооружённым глазом видно, что это 1200-1500 человек. Я думаю, что многие, как и я, сдерживая слова и дыхание, ждали развязки. И, конечно же, не верили, когда нам говорили, что в спортзале никого нет. Но чтобы столько погибших?! Уму непостижимо.
Пожар. Выводят пострадавших. Развозят по больницам. Все ищут родных. Неразбериха. Слёзы. Трупы, из-под которых вытаскивают носилки для раненых. Какие-то недостоверные цифры о пострадавших. Разминирование. Преследование бандитов. Всё. Освобождение заложников. Точные данные в следующих выпусках. Не верю, что всё. Чувствую ужасную недоговорённость.
Загружаюсь в машину и еду на дачу. Ужасные пробки, как будто все сговорились выехать именно сейчас. Конечно, они же все тоже смотрели. Еле ползём. Некоторые кипят. И почти у всех включено радио — слушают последние известия из Беслана. Школа. Дети. Бедные дети, что им пришлось вынести. На небе сгущаются тучи.
Они ползут вместе с нами. Вырываюсь на простор (относительный). Где позволяют условия — жму на газ, как на гашетку пулемёта — такое состояние. Радиус приема радио закончился. Еду в полной тишине. Стоп! А как вообще грузовик, полный бандитов, сумел проехать в центр и выгрузиться на глазах у всех? Тем более, что 1 сентября, как правило, у всех школ всегда дежурили дополнительные наряды милиции и гаишники? Даже не хочется думать. Потому что страшно.
Въехала в дождь. Листья залпами швыряет на лобовое стекло. Льёт так, что щётки не справляются. Проехала зону дождя. Впереди сухо, но мрачно. Половина неба прямо надо мной — чёрная, как угли. Залпы. Пожар. Школа. Дети. У-у-у, сволочи. Пытаюсь обогнать зловещую тучу, вырваться из её плена, но она неотвратимо догоняет, всё больше заволакивая небо, и рождает чувство ужаса.
Какое-то необъяснимое оцепенение и ожидание чего-то ужасного.
А каково было им?! Маленьким и большим, которые сидели раздетые в спортзале без еды, питья, в окружении мин и бандитов?
Когда подъезжала к деревне, небо было всё черное, такое чёрное, с фиолетовым оттенком, какого я в жизни не видала. Жуть. Тёмный лес на фоне этого неба казался светлым. Фары почти не рассеивали тьму. Раздались треск и залпы. Стрельба? И тут же загрохотало. Небо словно раскололось, и пошли полыхать молнии. Они летали всюду, как будто вырвались из неволи. Заложники… Особенно страшно, когда молнии горизонтально пересекали дорогу, как огненные змеи. Кромешный ад — других слов не подобрать. Доехала до дома, бросила у ворот машину и бегом на крыльцо. Успела. Природа разбушевалась так, словно негодовала, словно хотела наказать нас. Дождь хлынул как из, даже не ведра, а цистерны. Деревья метались и гнулись почти до земли. Выло, скрежетало, скрипело, грохотало, шумело — что не разберёшь.
Сразу включила телевизор: треск. Что это, стрельба или помехи от молний? И то, и другое. Стрельба еще не кончилась — террористы засели в соседнем доме. Но людям уже не до них. «Где же мой мальчик, его только недавно показывали по телевизору, что он жив?». «Где наши дети? Их нет среди освобождённых и раненых. Где искать?». С ума сойти.
И вот сообщение, что жертв значительно больше, чем ожидали. Будут разбирать завалы. Всё. Больше не могу. И есть и пить тоже не могу.
Наутро вышла в сад. Яблоню разорвало. На траву попадало огромное количество слив и яблок. Собирала, пока могла. Несколько ящиков погрузила в машину. Машина. Ящики. Патроны. Не могу не думать. Послушала новости. Да, так и есть. Число опознанных возрастает. Но еще очень много пропавших без вести.
Зашла к соседке: горы яблок, хоть грузовик грузи. «Ну, куда мне их девать? — Детей нет. Может, детдом какой возьмёт?»
Детей нет. Нет. Многих нет. Дети. Школа. Беслан.
Господи! Ну где мы были раньше со своими сливами?
|
|