Январь.
Привет, Джек. Ничего, что я обращаюсь по имени, как никак разница в возрасте. Тебе уже за 80. Называй меня лучше Ти Жан, как, бывало, меня звала мать. Не знаю, о чем говорить и как, тебя ведь уже и нет.
Знаешь, ты единственный на свете человек,
который может сидеть в комнате,
когда я пишу, и я даже не знаю,
здесь ты или нет.
Великий комплемент, что и говорить.
Ты сидишь и читаешь
этикетку на коньячной бутылке.
Книгу я предоставляю смотреть читателю.
Сделай глаза нерифмованными
чтоб бумага не болела и слезилась.
Как прав Хемингуэй,
когда сказал, что от жизни
нет средства,
а эти отрицающие все ханжи,
будут писать снисходительные некрологи о человеке,
который сказал правду,
кто перевел дыхание от боли,
чтоб рассказать такую историю!
Я знаю, что смешно молиться
умершим предкам,
этим шматкам навоза в могилах,
но все же я им молюсь,
а что мне еще делать?
Презрительно фыркать?
Шелестеть бумажками по столу
и рыгать от рациональности?
Спасибо, Господи, за всех Рационалистов,
что достались червям и паразитам.
Я говорю, что все мы возродимся,
с Единственным,
что мы не будем больше собой,
а будем Спутниками Единственного,
и это заставляет меня ехать дальше.
Делал я это просто тем, что сосредоточивался
на своих собственных мыслях
и просто грезил себе.
Самым лучшим мгновением дня было
скользнуть в постель с ночником над книжкой
и читать, лицом к открытым окнам дворика,
звезды и море.
Я тоже слышал, как оно там дышит.
"Посмотри на мои стихи"
Он показал мне тетрадку,
исписанную черными
чернильными каракулями.
Если между людьми не может быть любви,
то пускай любовь будет хоть
между человеком и Богом.
Я говорю о человеческой беспомощности
и невероятном одиночестве
во тьме рождения и смерти
и спрашиваю "Над чем в этом смеяться?"
"Как можно умничать в мясорубке?"
"Кто насмехается над страданием?"
И ты лишь кусок плоти,
который не просил рождаться,
но спит беспокойно,
видит сны о надежде,
рядом со мной,
который тоже не просил рождаться,
который думает отчаянно,
молится безнадежно,
в подскакивающем земном механизме,
едущем из никуда в никуда,
все время в ночи,
хуже всего именно поэтому,
все время в полуденном сверкании
зверских дорог
Побережья Залива.
Где тот камень, что поддержит нас?
Зачем мы здесь?
Все святые сошли в могилу,
так же надув губки,
как и убийца,
как и ненавистник,
праху без разницы,
он поглотит все губы,
не важно, что они делали, и это потому,
что ничего не имеет значения, и все мы это знаем.
|
|