Поручик N-ского полка Василий Антонович Штольников возвращался к месту службы после недолгого отпуска, проведенного в имении родителей в В-ской губернии. За время его отпуска полк был передислоцирован на новое место в небольшой городок, расположенный на берегу Волги. Последний участок пути ему предстояло проделать на пароходе. Сойдя с поезда поздним вечером, поручик велел извозчику отвезти его на постоялый двор, в приличные номера.
Постоялый двор был похож на сотни подобных ему, разбросанных в глубине России. Трактир, пропахший табаком и кухонным чадом на первом этаже, номера на втором. На второй этаж вела скрипучая деревянная лестница со ступеньками, покрашенными коричневой масляной краской. Краска местами облупилась и в задравшихся жестких краях ее застряли кое-где серые нитки из тряпки, которой мыли полы. В номере стояла кровать с высокими деревянными спинками, два стула, табуретка у двери с тазом для умывания и шаткий стол у маленького пыльного окна, выходящего на центральную улицу.
Устав с дороги, Штольников уснул без ужина, выпив только чаю из остывшего самовара. Ночью он спал беспокойно, сквозь сон ему все слышались какие-то неясные звуки, чей-то тихий плач, где-то хлопала дверь, скрипели половицы в коридоре. Он не выспался, и поутру настроение у него было прескверным. Штольников оделся, спросил чаю в номер и с трудом открыл окно. Похоже было, что окно не открывалось с прошлого лета. Несмотря на раннее утро на улице было уже жарко. Сонные куры лениво купались в пыли у дороги, большая, худая дворняга под деревом, прикрыв глаза, грызла огромную голую кость. Из дверей вышла толстая кухарка с лоханкой грязной воды. Она молча выплеснула воду на собаку. Собака так же молча подхватила кость и, даже не отряхнувшись, неспешно потрусила куда-то за дом. Кухарка проводила ее взглядом, затем, приставив руку ко лбу козырьком, долго смотрела в конец пустой улицы.
Мальчишка-половой с трудом втащил в номер самовар. Штольников спросил к чаю вареных яиц и баранок. Заварка была жидкой и в нее была добавлена сушеная мята для запаху. Сидя у окна поручик долго пил чай, растягивая время. Пароход, на котором ему предстояло двигаться дальше, должен был придти только вечером.
За стенкой, в соседнем номере что-то упало, послышался недовольный женский голос, затем хлопнула дверь и по лестнице, жалобно отзывающейся скрипом на каждый шаг, стал медленно спускаться кто-то грузный. К входу подъехал коляска. Кучер помог вышедшей из двери толстой барыне сесть в коляску, подал ей легкий кружевной зонт, влез на козлы и тронул лошадей.
- Не гони, - сказала барыня недовольным голосом, - к банку нынче вдоль реки поедем, для моциону.
- А чего ж, можно-ть и вдоль реки, нам как прикажете...
За стенкой послышался легкий смех и кто-то стал напевать. Голос явно принадлежал молодой женщине или девушке, и Штольников с интересом прислушался. Слов было не разобрать, но он угадал в мелодии модный нынче романс, который пела на недавней прощальной вечеринке его младшая сестра. Сестра в этом году стала выезжать и уже нашелся ей жених - молодой помещик Воронов, купивший недавно усадьбу у разорившихся соседей Штольниковых. Свадьбу намечали на масленую.
Мальчишка, пришедший за самоваром, тоже застыл, прислушиваясь.
- Ишь, опять поют... как старая барыня за порог, так оне и не замолкают прямо!
- Да кто это - оне?
- Дык, молодая барышня-то... и вот заливаются. Только песни все боле незнакомые, господские. А когда и нашу вдарят...
- Ты знаешь кто она такая, эта барышня?
- Не... не из нашенских... оне проездом, да все чего-то из банка ждут, старая барыня кажный день туда ездит.
- Ладно, унеси самовар, да скажи хозяину, что я обедать здесь стану.
Штольников опять сел на стул у окна и закурил. Голос за стеной был не сильным и звучал то громче, то тише. Он обладал удивительно приятным и волнующим тембром, как будто кто-то легкими пальцами перебирал струны неведомого инструмента, резонирующего с чем-то живым и трепетным в груди у поручика. Налетевший ветерок шелестел листьями тополя за окном. Солнце поднялось, укоротив тени от деревьев и загнав под крыльцо кур. От реки проехала водовозка. Из плохо закрытого крана на бочке тонкой струйкой текла вода, оставляя за собой извилистый след. За водовозкой бежали мальчишки. Они поочередно подставляли под струйку сложенные ковшиком ладони и со смехом брызгали друг на друга. Возница, время от времени, поворачивался назад и грозил мальчишкам кнутом. Те, больше для виду, прыскали по сторонам. Мелкая дорожная пыль фонтанчиками взбивалась между пальцами их босых ног.
Голос за стенкой смолк. Штольников и не заметил, как этот негромкий, мелодичный голос стал неотъемлемой частью мирного, летнего утра, его улучшившегося настроения. Он почувствовал легкое беспокойство от нарушенной гармонии. Штольников встал, прошелся по комнате, сделал несколько взмахов руками. Не помогло. Обошел комнату по кругу, настороженно прислушиваясь к звукам за стеной. Взгляд его упал на засиженный мухами письменный прибор и стопку бумаги.
"Милостивая государыня..." - Штольников остановился в нерешительности. С кончика пера на бумагу упала большая, жирная клякса.
- Черт! - выругался Штольников и смял начатое письмо.
"Милостивая государыня," - начал он снова, - "простите мне мою смелость, мы не знакомы, но я не могу не выразить мое восхищение и признательность за Ваше прекрасное пение. Я занимаю соседний с Вами номер и невольно стал тому свидетелем. Ваше пение было самым приятным событием сегодняшнего утра. А когда Вы замолчали, я стал думать, не случилось ли чего? Позвольте предложить Вам мою помощь, ежели вдруг таковая понадобится.
К Вашим услугам,
поручик N-ского полка Василий Антонович Штольников"
Он сложил записку и, выглянув в коридор, позвал мальчика.
- Отнеси-ка ты эту записку барышне в соседний номер, получишь от меня на чай.
- Отнесу... да только старая барыня дверь на ключ завсегда запирает, а ключ с собой уносит. Строгая барыня-то, цельный день всех подряд шпыняет, что нас, прислугу, что воспитанницу свою - никому покоя нету. Могу под дверь записку засунуть, там щель огроменная, все постояльцы жалуются, что дует из-под двери зимой, да только хозяину что...
- Как на ключ запирает? А барышня? Впрочем... ладно, давай под дверь...
- А ответу ждать?
- Нет... впрочем, как получится... как барышня скажет.
Мальчишка ушел, а Штольников, закрыв за ним дверь, с нарастающим волнением стал прислушиваться к неясным голосам за стеной.
"Странно, как странно" - думал он, - "что мне в этом голосе, что мне в этой незнакомой девушке, запертой на ключ? А может быть мы знакомы? Да нет, вряд ли... я в этом городе впервые. Хотя ведь мальчишка сказал, что она не из здешних... Странно..."
Через полчаса поручик получил ответ:
"Милостивый государь Василий Антонович, сердечно благодарна Вам за Ваши добрые слова. Вы были очень добры, похвалив мои песнопения. Право слово, я совсем не обольщаюсь своими талантами, каковых у меня и вовсе нету. То, что я Вам не помешала отдыхать, для меня уже награда. Тетенька моя уехала по делам, а мне нечем себя занять стало, вот я и пою. День сегодня расчудесный, не правда ли?
И за предложенную помощь благодарствуйте, только у меня все в порядке. Замолчала я потому, что решила написать письмо. А как закончу писать, скорее всего опять петь примусь, если только Вы против этого не возражаете.
Полина Ивановна Скобликова"
Мальчишка-половой заработал курьером, без конца прерываясь из-за грозных воплей хозяина.
"Ну что Вы, милостивая государыня Полина Ивановна, как можно возражать, пойте сколько душа Ваша пожелает, мне же только удовольствие. Пароход мой прибывает вечером, а занять мне себя, право, нечем. Я возвращаюсь в свой полк после отпуска. Позвольте мне поинтересоваться конечной целью вашего с тетенькой путешествия? Не того же самого парохода и вы дожидаетесь? Говорят, что берега здесь необычайно живописные, так что думаю поездка будет приятной.
В.А."
"Едем мы с тетенькой в ее имение, что отсюда в сотне верст, да только посуху. Тетенька навещала свою старинную приятельницу в С-кой губернии, а теперь возвращаемся домой. Для меня это было настоящим путешествием. Я раньше далее нашего уездного города и не выезжала. Правда когда я была совсем маленькой, то жила с родителями в Санкт-Петербурге на Гороховой улице, только я этого почти не помню. Тетенька взяла меня к себе на воспитание когда я осиротела в пять лет. Родители мои померли в один год и я осталась одна.
Удивительно, как это я Вам все рассказываю, будто мы с Вами давние знакомые, а ведь и не виделись ни разу. Забавно, правда?
П.И."
"У меня тоже такое чувство возникло, что знаю я Вас откуда-то, когда слушал Ваше пение, дорогая Полина Ивановна. Вы уж простите мне, если сие обращение покажется Вам фамильярным. В Санкт-Петербурге я бывал со своим батюшкой однажды, много лет назад и, признаться, тоже мало что помню из того времени. А в здешних краях я впервые, мой полк был передислоцирован за время моего отпуска под город К. Получается, что знакомы мы быть не могли. Ну это ничего, вот мы с Вами зато нынче познакомились почти.
А еще думается мне так, что бывают иногда в жизни моменты, когда судьба сводит в одно место людей, близких друг другу. Чем близких сказать не берусь, а вот кажется мне, будто в такое самое время и решается наша жизнь. Как на перекрестке - куда повернем, какую дорогу выберем, так дальше и жизнь наша сложится. Важно понять, какой путь правильным окажется. Не смешны ли Вам мои философствования? А только и посмейтесь, если смешно, мне приятно доставить Вам хоть какое-то удовольствие.
В.А."
"Голубчик Василий Антонович, уж не обессудьте и Вы за мое вольное к Вам обращение, только так мне радостно получать от Вас сии небольшие записочки, будто весточки с воли. С какой такой воли и сказать затруднюсь, а только так мне показалось. Скоро моя тетенька вернется из банка и, если уладилось дело, которое беспокоит ее (это о продаже леса) мы нынче же должны будем ехать. И горько мне это, а ведь ждала, не могла дождаться, когда дома окажусь. Горько мне, что вот так мы и разъедемся с Вами в разные стороны. Будто мимо меня проходит что-то столь жданное и прекрасное, а я, как зачарованная принцесса из сказки не могу ни рукой ни ногой шевельнуть и только глазами провожаю... счастье ли свое, перекресток ли жизненный, на котором судьба моя могла перемениться? Забавно, я ведь никогда прежде с мужчиной не то что незнакомым, но и с немногими знакомыми так-то не разговаривала. Ко мне ведь нынче зимой сосед тетеньки по имению посватался, а только и с ним мы таких разговоров не вели. Он человек солидный, обстоятельный, вдовец. Тетенька говорит, что он хорошая партия, да и как мне сироте не быть за то благодарной, думается. Да ведь душе не прикажешь, уносят меня порой мечты, как вот и песни мои, что не успеваю я за ними уследить. Не поминайте лихом, голубчик Василий Антонович, пусть у Вас все сладится на жизненном пути.
П.И."
Это последнее письмецо вдруг настолько взволновало поручика, что ему захотелось немедленно выскочить в коридор, вышибить дверь соседнего номера и увезти эту, несколько часов назад совсем еще незнакомую ему девушку куда-то на край света. Прижать ее к груди, заслонить собой от любых напастей. Он был уже влюблен, не зная ее, не видя ее ни разу, он был влюблен в ее бесхитростную душу, ее голос, ее ожидание счастья и то, как она почувствовала то же самое, что и он. Должно быть были они очень созвучны друг другу душой и сердцем, иначе от нескольких коротких писем никогда бы не возникло это необыкновенное чувство, это томление духа, эта сладкая боль в груди.
Решительно открыв дверь в коридор, поручик едва не сшиб с ног грузную барыню, проходившую мимо. Это и была тетенька. Пробормотав извинения, Штольников, неожиданно для себя, ретировался назад в номер. Ругая себя последними словами за то, что упустил возможность хотя бы представиться старой барыне и напроситься на встречу с ее воспитанницей, он опустился, обессиленный, на кровать.
- Обед в номер подай, - приказывала в коридоре старая барыня, - да смотри супницу опять не оброни! На стол сам поставь, барышне не давай, у нее руки-то дырявые, так все и валится. Котлеты бараньи не спеши тащить, жди, когда велю. Чтоб горячие были... а квас с изюмом, да со льда, не то платить не стану!
Поручик тоже спросил обед в номер. Что-то пожевал, не разбирая вкуса и стараясь не пропустить ни единого звука из соседнего номера. Но слышно было только неясное, недовольное бормотание старой барыни.
Тем временем солнце начало клониться к закату, расчертив землю в косую линейку теней, высветив сквозь оконце ярким оранжевым светом пыльный потолок номера.
Штольников лег на кровать, уставился бездумно в потолок, и тяжкая тоска навалилась на него. Это было совершенно не похоже на то, что бывало с ним раньше, когда, как ему казалось, он влюблялся. Влюблялся он довольно легко и часто, каждый раз вполне рассудочно выбирая предмет новой страсти. Так же легко эти влюбленности заканчивались.
Пора было ехать на пристань. Штольников опять сел к столу, чтобы написать прощальное письмо Полине Ивановне, Полюшке, как он уже называл ее про себя. Только так и не смог найти ни одного верного слова. Все слова казались ему пустыми и незначительными, то, что он испытывал сейчас, то, что было в его душе, не поддавалось описанию.
В отчаянии уставился он на стену, разделяющую номера, будто старался уничтожить, испепелить то, что разделяло их с Полюшкой.
Стена неожиданно заколебалась, как будто дрожь от налетевшего ветра пробежала по водной глади, а потом стала медленно таять, истончаясь...
Штольников сначала неясно, а затем все отчетливей, увидел соседний номер. Кровать у стены, на которой горой возвышалось грузное тело спящей барыни, неубранный самовар на столе и стоявшую возле окна невысокую, черноволосую и зеленоглазую девушку. Она смотрела на него с таким же выражением тоски и отчаяния. Глаза их встретились и девушка быстро пробежала разделяющее их расстояние. Они бросились в объятия друг другу и замерли. Затем отстранились с радостным изумлением. То, что они уже чувствовали друг к другу, нашло подтверждение при встрече. Это была любовь. Любовь не просто с первого взгляда, а еще до него, любовь, возникшая при соприкосновении чего-то нематериального, того, что они почувствовали за незамысловатыми строчками, того большого, что и есть душа. Они были бесконечно благодарны судьбе за то, что она свела их вместе на этом жизненном перекрестке, за то, что позволила их сердцам забиться в унисон. За то, что этой, еще только зарождающейся любви хватило на то, чтобы убедить некую неведомую силу уничтожить последнюю преграду, разделяющую их. И это было даже не удивительным, это казалось нынче вполне естественным.
Стена, разделяющая номера, снова была на месте. Спустившись вниз, Штольников расплатился с хозяином, отказался от извозчика, сказав, что хочет прогуляться по свежему вечернему воздуху. Затем дал мальчишке-половому целый целковый на чай и потрепал его по голове.
Никто не видел, как к вышедшему из постоялого двора поручику присоединилась поджидавшая его в конце улицы хрупкая девичья фигурка и как они, обнявшись, заспешили к пристани, к приближающемуся по реке пароходу, к новой жизни...
|
|