«Суженый»
I.
В летней кухоньке, слабо освещённой мерцающими огоньками двух свечей, сидела перед столом девица красная, лет семнадцати, с распущенными волосами и без пояса. На столе - два зеркала, одно к другому повёрнутых… Дрожащим от напряжения и боязни голосом, чистым и звонким, она произнесла: «Суженый-ряженый! Приди ко мне ужинать!»
С третьего раза… получилось… В глубине длинного, тёмного коридора показалось прежде неясное шевеление, после - появилась какая-то тень, приближающаяся к «выходу». Вот уже можно различить статную, высокую фигуру парня; вот уже видно лицо: чистые голубые глаза, большая чёрная родинка на левой щеке, тёмные вьющиеся волосы, ровный правильный нос, крылья густых чёрных бровей над глазами, странный, отрешённо-завораживающий взгляд.
Девушка онемела, не в силах сказать заветное: «Чур меня!» А он всё приближался. Вот уже остановился взглядом на бледном, трепетном лице гадающей. Вот поднял левую руку, как бы для приветствия, но, вдруг, ухватившись за край зеркала, с силой рванулся вперёд. Звон битого стекла; сверкающие осколки полетели на пол, на подол платья вконец испуганной, теряющей сознание девушки и огромная тень парня застила окно.
- Ну, суженая, пойдём со мной! Ха-ха-ха!..
Он протянул полусогнутые ладони к девичьей шее, но схватить не успел: глухой
стук упавшего тела опередил его - «суженая» потеряла сознание…
II.
Филимон Ипполитов гулял на свадьбе. Сколь выпито, съедено было на пиру великом - не счесть! Уж молодым по третьему разу «Горько!» кричали, уж и уплясались все, а столы всё ломятся от угощения праздничного. Ох, и весело было! Ох, и давал каблукам жару добрый молодец Филимон Ипполитов, Козьмин сын!..
Наконец, устал. Жарко стало. Любушка в памяти возникла. Была и она на свадебке - в танце лебедью белой проплыла - и нет её.
«Пойду за околицу, прогуляюсь», подумал.
Свежий прохладный воздух вернул силы, остудил разгорячённое тело - даже протрезвил слегка. Идёт Филимон и видит - старушка перед ним возникла незнакомая - маленькая такая, сухонькая - только, что ветром не сдувает. Вроде, как ниоткуда возникла и говорит:
- Лови своё счастье, Филимоша - не прозевай! Любушку упустишь - один, как перст, вековать будешь!
- Как приворожить её, бабушка? Любви добиться, сердце её к себе присушить? Помоги! Сколь ни ухаживал, сколь в вечной, до гроба, любви не клялся - ни в какую она! Может, зелье какое, приворотное, есть? На край света пойду, а его достану!
- Не зелье поможет тебе, молодец! Вижу - добрый ты, душа у тебя ласковая, да отзывчивая. Помогу тебе девку присушить. Повторяй за мной:
«Встану я, раб Божий Филимон Ипполитов, Козьмин сын, благословясь, пойду, перекрестясь, из избы дверями, из двора воротами в чистое поле, погляжу и посмотрю в восточную сторону; под восточной стороной стоят три печи: печка медна, печка железна, печка кирпична. Как они разожглись и распалились от неба до земли, разжигаются и небо, и земля, и вся подселенная, так бы разжигало у рабы Божией Любови Филатовой, по батюшке Ивановны, к рабу Божию Филимону Ипполитову лёгкое и печень, и кровь горячу, не можно бы ей ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни спать, ни лежать, всё на уме меня держать. Недоговорены, переговорены, прострелите, мои слова, пуще острого ножа и рысьего когтя».
И только повторил Филимон заговор на разжение девичьего сердца, как старушка взяла, да и растаяла, будто и не было её вовсе. Глядит добрый молодец: ан, нет, была - клюка её на земле лежать осталась. Взял её в руки Филимон и оказался вдруг дома, у стола и без клюки в руках, зато лежит перед ним на столе король трефовый: глаза голубые, волосы тёмные вьются, нос ровный, правильный, густые брови крыльями взметнулись над глазами, отрешённый взгляд и большая чёрная родинка на левой щеке… И показалось парню, что подмигнул ему король…
III.
После гадания жуткого Любушка долго в горячке пролежала, а с постели поднялась, всё забыла - и кухню в тот вечер страшный, и свечи, трепетно горевшие, и зеркало, вдребезги разбитое. Только вот, как закроет глаза - приходит во сне «суженый» и душить начинает. Да так, что к утру следы от пальцев на шее остаются. Долго так терзалась Любушка, пока не вспомнила, что в деревне дальней бабка живёт - ни возраста, ни имени своего не помнит, а всякую порчу сводит. Собрала Любушка в узелок поесть, что бог послал, да денег пять целковых туда же положила, и пошла в дальнюю деревню. А дорога через лес проходила, такой густой, да тёмный, что и молодец иной заробеет, не то - красна девица…
И только вошла Любушка в чащу глухую, как навстречу ей из-за дерева - «суженый» её. Вышел и такую речь держит:
- Давно я тебя, девица, дожидаюсь! Теперь дождался, наконец. Пойдём со мной! - и руки к шее девичьей…
…Крикнула Любушка диким голосом, повернулась, и - вон из чащи! Несётся, ног не чуя, а он, слышно, уж над ухом дышит тяжело - догоняет.
Тут расступилась вдруг земля у ног девицы и полетела она голубкой подстреленной в овраг глубокий да тёмный… А «суженый» - в воздухе растаял…
Очнулась Любушка - красно солнышко к закату клонится, ручей журчит звонкий, а вместо оврага - поляна земляничная. Только вот, узелка нет… И слышит она голос тихий да ласковый - зовёт её. Обернулась девица без страха - видит: старушка на пенёчке сидит, улыбается.
- Не бойся, говорит, короля трефового. Не придёт боле к тебе ночью душегубом, душить не станет, а коли зашлёт сватов днём ясным - соглашайся…
Протёрла глаза Любушка и видит: ни пенёчка, ни старушки нет, а на том месте - дубок молодой перед солнышком красуется, да к дубку тому клюка приставлена старушкина. Взяла Любушка клюку в руки - вмиг дома оказалась.
IV.
Долго ли, коротко ли, да только сладилось дело у Филимона и Любушки. Венчание на субботу назначили. И только молодые в церкви кольцами обменялись, как вдруг ахнул народ: священник ризу скинул! Глядит Филимон - перед ними уж не поп, а король трефовый стоит; глянула Любушка - обмерла: «суженый»!!!
Бросились Филимон и король трефовый в драку жестокую - только рубахи трещат, да глухие удары слышно, да кровь льётся. Любушка криком звериным крикнула, оземь ударилась. Народ из храма вон повалил - давка в дверях… А церковь огнём голубым заполыхала, жарко, дым чёрный клубами! И как только последний гость из церкви выбежал, так вся и рухнула. Остались там лишь Филимон, да король трефовый, да Любушка, без памяти лежавшая…
V.
Огонь ближе и ближе подбирался к обнажённой руке девичьей. Лизнул раз, второй… Любушка в себя пришла, руку отдёрнула, огонь тушить принялась. Потушила, свечку зажгла. Глядит - летняя кухня, стол, два зеркала, большое и маленькое, друг к другу повёрнутые. Меньшее - у края стола, что поболе - у стенки. Стул перед столом стоит, а между зеркалами, где свечи были - воск разлитый застывает и пятно чёрное дымится - оттуда пожар, было, начался…
- Уф-ф! - облегчённо вздохнула Любушка, рукой по лбу проведя, и вздрогнула: на столе, чуть поодаль, лежал, весь грязью забрызганный, узелок её…
|
|