Телефонный звонок разбудил меня утром. Чертыхаясь, с сонной и опухшей рожей я встал с кровати, подошел к столу и поднял трубку:
- Алло, Сергей? – послышался знакомый голос.
«О нет, - подумал я, - только не Геннадич!»
- Это Геннадич. Слушай, давай встретимся в обед. Тут работенка есть. Листовки раскидать.
- Какие нафиг листовки!
- За Эдуарда Немцова. Кандидат на главу администрации города. В общем, я Фрицу звонил, он согласен помочь. Тысяча рублей на троих. Деньги уже получил.
В три часа дня я стоял на Клинической, жевал в зубах сигарету, нервно поглядывал на часы. Ненавижу ждать, но это привычка Геннадича – все время опаздывать. Фриц стоял рядом и что-то говорил мне. Я взглянул на него – уложенный набок волосы. Вылитый фюрер.
Наконец появился и Геннадич с черным пакетом.
- Тут есть конструктивное предложение! – поздоровавшись, сказал он.
«Только не это!» - испугался я, ибо фраза на нашем сленге обозначала поход в пивнуху.
Мы сидели втроем, опустошая кружки.
- Ставридки, ставридки. Жаль, трепангов нет, не сезон. – Геннадич нес свою обычную дребедень.
Постепенно я начал замечать, что настроение поднимается. Начал травить анекдоты про Ленина. Фриц серьезно посмотрел на меня:
- Серег, ты не усердствуй, у нас ведь еще дело. А то, будет, как обычно…
- Ничего, - ответил я. – Постараюсь держать себя в руках и ни к кому не приставать.
Нет. Опять пьян. Ну и бог с ним.
Выхожу на свежий воздух и уже пою «В городе Ковязине нас девчата сглазили!» Косо смотрю на Фрица: да, он недоволен. Хоть и не трезвей меня.
Геннадич дал мне небольшую кипу агиток.
- Только не так, как обычно, хорошо! – он улыбнулся. Сразу было видно, что тот сомневался в том, что все пройдет Оки-доки.
Покачиваясь, подхожу к девушке на остановке. Она спокойно сидит на лавочке и играется с сотовым телефоном. Милое такое создание, накрашенное.
- Девушка, голосуйте за Немцова! И… о, мадам! – во мне проснулся Карлосон. – Позвольте поцеловать вашу ручку!
- Я не мадам!
- Все равно.
Она с неохотой поднялась и быстро, подобно мотыльку, запорхнула в подъехавший автобус. Я проводил ее глазами. Сзади послышался ржание: Фриц и Геннадич закатывались, глядя на меня.
- Ничего! Сейчас! Первый – комом!
- Ладно, Фриц, - Геннадич достал платок и утер лицо, - хоть посмеемся.
Я стал считать промахи, когда меня игнорировали или посылали нафиг. Пять, десять, двенадцать. Принципиально подходил только к девушкам, вручал агитки, каждый раз изощряясь все больше и больше. И неизменно слышал за спиной тот же дружный грохот:
- У-га-га!.. Ну ты блин… - а потом более спокойно, обращаясь уже не ко мне, а к прохожему. - Возьмите агитку! Ну и газетку на халяву!
При слове «халява» все почему-то более оживлялись. Но читали всчуенную бумажку редко. На что нам было наплевать.
Теплый августовский вечер медленно опустился на землю. Я понуро стоял на набережной. От толстых пачек с агитацией осталось лишь несколько штук.
- Не переживай, Серег! – пытался утешить Фриц.
Но я опять его не слышал. Среди мирно прогуливающихся пенсионеров и семейных пар мне навстречу шла девушка. Ее голубые глаза смотрели в землю. Геннадич приготовился всучить ей агитку, но не успел. Я опрередил его:
- Девушка, возьмите агитку. Немцов – это наш кандидат.
- Спасибо. – Ее тонкая рука изящно взяла серый листочек.
Я не отставал:
- Девушка! А Вам муж-пьяница не нужен? А то это, отдамся в хорошие руки! – это мой самый избитый и идиотский прикол, но она улыбнулась и покачала головой.
- Ну тогда позвольте я прочту Вам стих. Я поэт. М.мм..м.. Поэт-песенник. Автор некоторых текстов группы «Температура Тела». Может, слыхали?
Она опять, не поднимая на меня своих глаз, почала головой. Ну конечно, болван, разве такую увидишь на рокеских посиделках?!
- Так вот. Это новое.
Ты не плачь, не плачь малыш…
Слезы ни к чему.
В лабиринте старых крыш
Я нашел луну.
Она плакала одна
В луже своих слез.
И вцепилась тишина
В прядь ее волос.
Наконец я удостоился ее взгляда:
- Вы пьяны.
- Да, ну…Творческие личности подвержены этому.
- Вот как?
- Меня зовут Сергей.
- Люба.
Так пошел разговор. Я рассказывал ей обо всем, чем только увлекался. Начиная от музыки, мотоциклов, плавно переходя на то, что неплохо было бы сходить куда-нибудь. Или посетить студию «Температуры».
Наконец я решил, что все же достаточно досаждать.
- У вас есть телефон.
- Да, 72-08-34.
Я быстро достал блокнот и записал. Хотел было попрощаться, но передумал:
- Люба. Позвольте, я оставлю свой номер телефона.
Она протянула мне агитку. Чуть ниже фразы «Немцов – наш кандидат!» я написал «71-40-25. Серёжа»
- Я позвоню вам! До свидания! – остановился. Появилась надежда, что она сейчас обернется и скажет мне что-нибудь. Нет. Тонкая фигура удалялась, и я чувствовал тонкий запах духов.
Долго шел назад к ребятам. Далеко же мы с ней удалились!
И думал о ней. Какое же милое лицо. Доброе, хорошее.
Геннадич и Фриц сидели на лавке и курили.
- Пойдем домой. – Сказал я. Они молча затушили окурки и поднялись на ноги. Ни о чем меня не спрашивали. Догадывался, почему – им было наплевать.
Снова утро. Гудит голова. Проклятье.
Иногда я завидую тем, кто после попойки ничего не помнит. Черт возьми, я ж вчера хрен знает что вытворял! Матерь божья…
К обеду полегчало. И именно к этому времени я вспомнил про Любу. Самопроизвольно на появилась улыбка. Наверно, и лицо немного покраснело. Нет, надо звонить. Сейчас же.
Полез в куртку и достал блокнот. Затем усомнился: стоит – не стоит. Черт возьми, стоит.
Набираю телефон. Гудки. Никого дома. Нет, только не это. Сейчас или никогда. Наконец услышал приглушенный голос старухи:
- Аллё? – она странно произнесла это слово, будто спрашивала меня о чем-то.
- Позовите Любу к телефону.
- Кого?
- Любу!
- Не туда попали.
- Ёкарный бабай!
Расстроился. Да, бывает. Может, я спьяну цифири спутал, когда писал.
Пил чай. Курил, пуская к потолку небольшие колечки.
Вечером пошел туда же, на Набережную. Думал о том, что вдруг, если встречу Любу, то попрошу прощения. Не знаю за что, так надо, наверное. И скажу, обязательно скажу, что я – хороший. Нет, я не пьяница, чушь собачья! В общем, буду вежлив и… ни за что не отпущу ее на этот раз.
Только б увидеть ее.
Когда я вспомнил черты ее лица, то опять улыбнулся. Пнул камешек ботинком, и он, подпрыгнув, прикольно отскочил от бордюра.
Решил пройтись так, как мы шли вчера вдвоем.
Да, помню. Вот здесь я говорил о том, что здорово, когда в жизни есть друзья. Хотя у меня их по сути никогда не было. Настоящих. Вот здесь я распинался, что когда-то был гитаристом на «Полнолунии». Она, кажется, никак на это не отреагировала. Откуда ей знать про нашу творческую студию?.. Но это чепуха. Главное, что Люба была… такая хорошая.
Я опять улыбнулся… и заметил смятый листик, лежащий на траве.
Это была одна из наших агиток.
Нет! – крикнуло сердце.
Да! – сказал разум, когда я развернул ее и увидел знакомый почерк. Эх-ма, чертовски знакомый…
«71-40-25. Сережа.»
- Муж-пьяница. Отдамся в хорошие руки, - прошептал сам себе под нос. Спустился к Дону. Немного погрустив, Я смял агитку еще лучше и швырнул в воду. Несколько селезней подумали, что это хлеб и, борясь друг с другом, набросились на нее. Но потом, расстроившись, оставили безвкусную, размокшую бумагу. И теперь, уже не нужная совсем никому, она медленно поплыла по течению, постепенно удаляясь все дальше и дальше.
- Семь один. Четыре ноль. Два пять. Серёжа, - произнес я и засеменил домой.
|
|