Я снова пропою в пустоту ночи шестнадцать заветных слов, в которые поверил еще в детстве:
«Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе/ Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе».
Преданные бхакты говорят, что они позволят очистить душу от скверны и спасти душу от бремени материального мира. Всегда хотел в это верить, но вот только сил не хватало, и некая непомерно сильная, отманивающая энергия тянула меня ко дну. Задыхаясь от ужаса, что постепенно скапливался вокруг меня, от пыли и смрада ненавистных мне нравоучений и посягательств, я прятался в комнате с круговыми четками на 108 бусин и повторял эти заветные шестнадцать слов. Они ласкали мою душу, поднимали ввысь. Я парил в пространстве, находясь там, высоко-высоко, где нет ни религиозных конфессий, ни борьбы за чистоту веры и нации, нет грозных попов и гексогеновых мулл, а только ОН – такой простой, нежный и близкий. Мой единственный Бог, в которого мне запрещали верить: и родители, и друзья, и учителя.
Его кожа всегда была светло-синих оттенков, пальцы ног напоминали лепестки лотоса. Вокруг было очень много коров, которые купались в цветах и благодатных лучах, исходивших от Его тела. Отовсюду стекались к нему животные и Божественные существа, чтобы послушать, как Кришна играет на флейте.
- А это ничего страшного. Знаешь, так и должно быть - тебя ненавидят. Ведь ты поверил в Меня! – говорит Кришна, и вновь флейта устремляется к его лазурно-розовым губам.
Я просто молчу и наблюдаю за тем, как Лакшми – Богиня Процветания, надевает на Его шею гирлянды из цветов. Господь почтительно улыбается - так мило, широко, но всё же снимает с себя это украшение и несет своей супруге – Шримати Радхарани. Она раскачивается на качелях и смеется, заглядывая в его нежные глаза – сущие лепестки лотоса. Затем бросается в объятья, и ОНИ нежно целуются. У меня такое ощущение, будто бы Лакшми, принесшая гирлянду, сама обратилась в этот прекрасный узор, погрузилась в него своей любовью и почтением пред Божественной Личностью.
- А это ничего страшного, - говорит мой Кришна. Они все вместе идут ко мне на встречу и улыбаются.
И я возвращаюсь сюда, в мир людей, где всё грубо и жестоко. Кто-то кричит. Сгорбленная, злобная старуха пытается отобрать у меня четки и насильно надеть на грудь крест. Я прижимаю деревянные бусинки к груди как нечто очень родное, близкое, хватаюсь за них, как за жизнь, как за связь с простым и добрым миром Кришны. Казак хватает меня за тонкий хвостик сзади и начинает волтозить по полу. Он что-то в гневе кричит на меня:
- Индус, да? Ты русский, парень. А ну молись по русской вере!
Я плачу, слезы орошают мои оранжевые одежды, но я молчу и не сопротивляюсь. В душе я понимаю, что этот казак очень хороший, добрый и порядочный человек, он просто не понимает, что я ни в чем не виноват. Мне становится жаль его. Кажется, я люблю его – просто так, по-человечески. И потому хочу его обнять, утешить, но получаю новую затрещину…
Однако всё это было давно. Я вырос, и сейчас уже многое из плохого и недоброго забыто.
Кроме мира моего Бога. Закончив писать эти строки, я встану из-за стола, залезу в потайной шкаф и достану из коробочки те самые четки. Древесина немного потрескалась, веревка почти пришла в непригодность, но это ровным счетом ничего не значит. Они по прежнему всё такой же проводник туда, в тот мир, где Лакшми дарит Кришне свою гирлянду.
И та потаенная комната, где меня засекли «за непотребным» и принялись избивать, станет священной. От нее будет исходить свет и ласка огня, доброго, ласкающего, как и сам Кришна.
|
|