Любимая…
Так легко сорвавшееся с губ слово, казалось, ни к чему не обязывало. Всего лишь игра. На публику. Эмоции. Юношеский максимализм. Она это понимала. И, как настоящая актриса, выбравшая эту роль, ни капельки не изменяла ей.
Дорогой…
Они вышли на террасу ресторанчика. В гаснущем вечернем свете на полу поблескивали лужицы воды, оставленные коротким летним дождиком. Свежий воздух. Тишина, нарушаемая звуками ритмичной музыки, доносящимися из-за прикрытых дверей в банкетный зал. Спокойствие, прерываемое еле слышными криками вроде «Ай да Серега! Танцор чертов!» и дружным смехом веселящейся в ресторанчике компании.
На западе за линию горизонта быстро опускалось солнце. Над головами юноши и девушки вспыхнули облака. Яркой розово-красной краской. Ветра не было. Только теплый, пропитанный ароматами невидимых за рестораном садов (несомненно, цветущих), почти недвижимый воздух. Лишь легкое колыхание вечернего платья приводило его в движение. Но это изменение порядка вещей только усиливало ощущение необыкновенного, вкрапляя в него теплые флюиды духов. Он хотел спросить, что за аромат они имитируют: такой незнакомый, но невероятно домашний, ласковый, нежный. Однако не произнес ни слова, тут же осознав, что это вовсе не имеет значения. Напротив, Загадочность – вот госпожа, которой он был готов служить сегодня. Только магическая неизвестность, только неотразимый блеск глаз были уместны в этот вечер. И в эту надвигающуюся ночь.
– Вот нас и поженили.
– И, судя по выражению твоего лица, это радует. Не так ли?
– Почему бы и нет. Вы ведь, мадемуазель, тоже не против, а, прямо скажем, «за».
– Конечно. Это же так романтично. Хотя бы на несколько часов оказаться в роли желанной и милой. Да и тебе, дорогой (улыбается), не мешает развеяться…
– Или остепениться…
– Это подождет. Будем считать, что у нас с тобой медовый месяц (смеется). А до супружеской жизни далеко, как до вон той звезды…
– Веги?
– Не знаю, но раз ты говоришь, значит, как до Веги…
– А если я просто бахвалюсь, сам не зная, что это за ранняя пташка мерцает, то прячась за облаками, то выглядывая из-за них?..
– Поэт ты (улыбается).
– Это ты про мою манеру говорить?
– Угу. Тебе еще перо в руки, силуэт дамы сердца в старинной рамке и забвение какого-нибудь средневекового замка. Стихи так и пойдут.
– Или поэмы.
– Точно. Особенно если эта красавица заперта в башне высотой до небес, а охраняет ее ревнивейший муж. На пару со стоголовым драконом (смеется)…
– Все бы вам, дамам, «ха-ха» (улыбается)… Между прочим, да будет Вам известно, мадемуазель, что до Веги всего каких-то 27 световых лет. Как астроном-любитель тебе говорю. Так что берегись, недолго нам еще осталось – минуты мчатся, время тает, нам отведенное с тобой, чтобы испить вино «Любовь»!
– Вот это да! Отличная импровизация!
– Благодарствую, сударыня. И посвящаю это Вам.
– Спасибо!
– Всегда пожалуйста!
Девушка снова улыбнулась и, что-то заметив вдалеке, подбежала к краю террасы. Пару секунд спустя обернулась и жестом поторопила приближавшегося молодого человека.
– Дорогой!
– Бегу, любовь моя!
– Только посмотри…
Внизу темнела морская гладь. Но не вся. Словно мириады снежинок в северной части бухты заискрились на поверхности воды. Это не были «лунная дорожка» или отражение света маяка. Многочисленные искорки жили сами по себе, не обращая внимания ни на кого.
– Что это?
– Не знаю, наверное, планктон, рачки какие-нибудь. Где-то слышал о подобном…
– Восхитительно. Просто не хочется возвращаться к шуму, музыке и песням. Разве можно оторвать взгляд от такой картины?
– Ты права, красавица.
– Как всегда (улыбается)… Я уже заметила, супруге ты не перечишь (смеется)…
– Как можно?! Да еще в такой вечер…
– Верно. Послушай…
– Что?
– Тишину…
– ?
– Да-да (улыбка)… Именно тишину… (пауза) Знаешь, дорогой, – я, наверное, так и буду тебя теперь всю жизнь звать, на память об этом вечере (грустная улыбка), – мы ведь почти не видим Настоящего мира. Мы – в массе своей – не замечаем звезд. Мы смотрим вперед, вдоль магистралей и коридоров корпораций, пытаясь увидеть вдалеке нечто, что уже стесняемся называть счастьем, ограничиваясь глупым словом «удача». Какие уж там звезды?! Мы играем в игры, ставки в которых даже при самой невероятной победе ни на йоту не приближают к осознанию подлинности приобретенного «золота». Потому что оно фальшивое. Мы – при желании – терпим все, приспосабливаемся ко всему, даже влюбляемся… Хотя иногда понимаем, что не можем терпеть за это самих себя…
– Грустные очень уж мысли для такого вечера…
– А куда деваться? От них не сбежишь, как в приключенческом фильме. Получается, надо с ними жить…
– И бороться…
– За что? За идеалы? За счастливое будущее для всего человечества или одного отдельно взятого человека? За синюю птицу?..
– Выходит, что так. Иного сценария Автор не предусмотрел…
– Как и второй серии (еще одна грустная улыбка)…
– Как и второй серии…
Из-за дверей, отделявших наших героев от гудящей компании, послышались звуки музыки «для медленного танца». Крикнула чайка. Отозвалась другая. Впервые за время нахождения юной пары на террасе подул свежий ветерок. Пауза, возникшая в разговоре, заполнилась шорохом листвы кустарников, чей зеленый цвет, сливаясь с тенью наступившей второй половины суток, все больше терялся в пространстве. Ветерок прекратился. Так же внезапно, как и начался.
– Только сейчас понимаю, как далека я была от истинного счастья до сих пор. И сейчас.
– Я тоже. И что самое печальное, нам остается играть эту чертову пьесу дальше…
– Без борьбы?
– За что?
– Ах да…
Снова крик чайки. Над бухтой становятся видны новые звезды, а Вега, до которой аж 27 световых лет, начинает блестеть во всей своей красе. На окружающие предметы ложатся черные покрывала темноты. Исчезнувшее за краем земли солнце посылает последние свои лучи уже только на разбегающиеся облака, оставляя попытки отразиться в глазах человеческих на новый день.
– Забавная история, дорогая, – я теперь тоже буду тебя называть так, на память, – но, как ни крути, мы, видимо, просто актеры. И, выражаясь таким языком, актеры, единственное спасение которых – гениальная игра. Потому что талант – это лишь великолепное исполнение, гений же – это новая жизнь…
– Назло Автору (улыбается)…
– Да. И, думается, можно начать ее играть…
– Тем более что нас заждались зрители (смеются)…
Молодые люди, обнявшись, скрылись за дверью, отделяющей ночь от дневного азарта и беззаботности, царящих в зале ресторанчика.
Мир же снаружи продолжает засыпать. Нет, не весь. Туда-сюда летают ночные бабочки, кто-то стрекочет в траве, всколыхнувшейся под натиском всерьез возобновляющегося морского ветра, доносятся звуки весел, движимых любителями порыбачить в темное время суток.
В окнах ресторанчика горит свет, а за ними – все в блестках вечернее платье и его обладательница, делающая маленькие глотки «капуччино» и о чем-то негромко беседующая с невидимым из-за перегородки между танцполом и столиками собеседником. Разговор не «на память». И потому-то (а может, это и вовсе не так) спустя годы нельзя воссоздать истинный смысл произнесенных слов для обоих. И каждого в отдельности.
Любимая…
Дорогой…
|
|