1
– Ну и что?
– Да… Ничего.
Высокий женский голос на том конце провода задумался. Я вытянул ноги и откинул голову назад. Я сидел в кресле возле тумбочки с телефоном.
Да разговор был явно исчерпан. Его пора было завершать.
– Ну ладно - сказал я в трубку. - Тогда счастливо.
– Пока.
– И всё? Тебе больше нечего мне сказать?
– Я тебя люблю.
– Это радует. Я тебя, конечно, тоже. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
«Хоть говорит, что любит» - подумал я, положил трубку и снова потянулся.
Прямо напротив меня у стены стоял огромный аквариум. Я пододвинул кресло поближе к нему.
Из компрессора поднимались пузырьки воздуха. Тихо гудели лампы дневного света. Население аквариума жило своей жизнью. Серые гупии толпились под кормушкой, вылавливая из щелей червячков трубочника. Улитки медитировали, обосновавшись на стенках. Громадный пятнистый сом о чём-то мыслил, спрятавшись от мира в куст водяной травы на дне. Его время ещё не пришло, и он терпеливо ждал ночи.
«Вероятно скучно, - думал я, - всю жизнь провести вот так: в четырёх прозрачных стенах, за которыми идёт жизнь, в одной и той же обстановке и с одними и теми же соседями. Неимоверно скучно».
Я встал и пошёл умываться. Завтра грёл сумасшедший день, а я сегодня слишком устал. «Надо выспаться» - сказал я себе.
2
И выспался.
Утром, придя на работу, я первым делом увидел свою любовь. Она стояла на крылечке и курила. Не слишком длинные прямые русые волосы её то и дело раздувало ветром, и ей приходилось постоянно закидывать их назад. В эти моменты на лице у неё появлялась мученическая гримаса, но она быстро тушила её очередным вдохом сигаретного дыма.
Увидев меня, она подбежала и повисла на моей шее.
- Привет!
- Здорово. Ну как ты?
Я всегда задаю этот вопрос и всегда слышу один и тот же ответ.
- Как всегда - хреново.
- А что? Что-то особенное, или как всегда - просто так?
- Как всегда.
- Ну и я - как всегда.
Я закурил. В институт химии заходили люди. Прозрачные двери открывались и закрывались, а мы смотрели сквозь них внутрь. Прошла моя зав лаборатории. Прошёл её завлаб. Вон по коридору пробежал Всейный Знакомый, или иначе - Ничейный Друг.
Я докурил и выбросил окурок в урну. Рабочий день начался.
Пробам не было конца и края. Каждые полчаса заходили какие-то люди и приносили всё новые и новые. Кипы хроматограмм мешались на столе, из интегратора ползли свежие. От запаха растворителя пухла голова, а за немытым стеклом серо-белые тучки играли солнечным светом, то пуская его насквозь через всё, то заслоняя до полной сумеречности.
Наконец день закончился и начался вечер. Он ознаменовался моим приходом с работы. Нет, конечно, сначала я долго шёл по улице, вокруг сновали люди. Город жил своей никчемушной жизнью. Каждый бежал по своим делам, думая, что он один такой, обременённый заботами.
Итак, часов в шёсть я зашёл на кухню и поставил чайник на огонь. Погода на улице окончательно определилась со своим настроением: лил тропический дождь. Пока на плите разогревался мой обед, я стоял опершись на подоконник и смотрел на улицу, а точнее во двор: именно во двор выходили окна моей кухни.
Посреди двора мирно покоилась, сколько я себя помню, огромная бетонная тумба. Чуть раньше, когда я ещё не мог ничего особо помнить, на макушке у тумбы помещалась небольшая клумба чашевидной формы. Она была непостижимым образом присобачена на недлинном бетонном шпиле, который рос на крыше у тумбы. По вступлении меня в здравомыслие и твёрдую память, клумбы на тумбе уже не было: теперь тумба благополучно завершалась бетонной пимпочкой в полметра высотой, да настолько изящно, будто так и было задумано.
А задумано это было, я вам скажу, отнюдь не просто так. Эта самая тумба была когда-то входом в обширное бомбоубежище. Долгое мирное время оно скучно пустовало, и сквозь закрытые на замок решётки в боку у тумбы туда накидали мусора, отрезав тем самым мирному населёнию возможность выжить в случае войны. Оно ведь, глупое, не знает, что в бомбоубежище есть ещё вход из подвала (лично в нашем подъезде он тоже, кстати, был по самую дверь завален мусором)! Но об этом прознали наркоманы, долго и изнурительно уже ведшие ожесточённую войну с самими собой.
Они устроили там генштаб.
Клумба на макушке тоже была со смыслом: чтобы вражеские самолёты не разглядели вход в бомбоубежище.
Сейчас тумба было вся мокрая и серая. Всё это я увидел сквозь дождевые потёки на стекле. Обед подгорел, точнее не подгорел, а неплохо поджарился.
Поев, я пошёл в зал и, усевшись в кресло, позвонил…
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
- Я тебя люблю.
- Угу. Я тоже.
- Тоже себя любишь? Удивительное дело! - Я был слегка раздражён.
- Конечно! - Хихикнула она. - Да тебя, тебя! Не дуйся!
- И не думаю. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Слегка подсвеченный дневными лампами, в аквариуме пузырился воздух. Гупии плавали из конца в конец, улитки созерцали свой пуп и шевелили усами, а трава росла себе, а может и не росла вовсе: кто ж теперь видит, как растёт трава. Мелкие червячки трубочника, отцепляясь от кормушки, медленно опускались на дно.
3
Была полночь. Обычная субботняя полночь. Весь день я провёл в саду: копал, полол, сажал и, как следствие, - устал. Устал как вол. Сад мой - это было то редкостное место, где я никогда не мог отдохнуть. Он располагался в черте города, но в том её месте, куда можно было добраться только пешком, пройдя пяток километров (бывают в черте города и такие места).
На голом участке в шесть соток помещались: сарай, сортир и необъятная плантация сорняков. Иногда стараниями родителей в этих сорняках заводились всякие растения паразиты, как то, скажем, помидоры или перцы. Иногда морковь или лук. Страшнее всего, когда в этих сорняках заводилась картошка. Она, как известно, стадное растение: появляется сразу на большой площади. Она выматывала меня регулярно. Речки рядом с огородом не было, леса не было, посидеть со вкусом, кстати, тоже было не на чем.
Сейчас же с неба лилась вода. Рождаясь где-то на немыслимой высоте, она с сумашедшей скоростью летела к земле и со всей дури долбила в уже без того щербатый асфальт. Грохот от всего этого происходил оглушительный.
Я стоял на своём балконе и курил.
По стёклам стекали ниагары небесной воды, да так плотно, что мне почти нгичего не было видно. Дабы ликвидировать этот недостаток, я открыл раму. В тот же миг мне в лицо бросился дикий порыв мокрого ветра и в одно мгновенье моя голова была пропитана водой насквозь. Сигарета, однако, не потухла, и я продолжил курить уже впялившись в ночную улицу.
Вода была повсюду. Она низвергалась с неба, и , казалось, возносилась обратно. Она текла по улицам в обе стороны (по правой стороне улицы - в одну, по левой - в другую). Она клокотала в водосточных трубах на все мотивы и интонации. Она наполняла окружающий мир и кипела, бурлила, била ключом и проч., и проч., и проч.
Как среди всего этого светопреставления нашли себе место фонари, я вообще не постигаю ни умом, ни сердцем. Тем не менее, они как ни в чём не бывало светили себе во все стороны, и, напротив, казалось, что света из них льётся много больше, чем в обычное, сухое, мирное время.
По улице изредка проезжали гонимые ливнем машины. Быстрые, с ошалелыми фарами. За каждой в догонку нёсся шлейф водяных брызг. А в остальном провода, дома, деревья - всё потихоньку стиралось, смывалось, как грязь, остатки божественного пира, приставшие на дорогое серебрянное блюдо неба.
Стекло!..
Порыв ветра рывком захлопнул передо мною раму, и тут же по ней потекли потоки воды.
4.
Той же ночью.
- "PRIVET, RADOST' MOYA! CHO DELAESH?"
Прошло минут десять, прежде чем на мой телефон пришёл ответ.
- "NICHO. A VOOBSCHE, SCHAS SPAT' BUDU"
- "BROS'. DAVAY POBOLTAEM!"
- "YA BI S UDOVOLSTVIEM, DO UJ BOL'NO SPAT' XOCHETSYA"
- "NU DA LADNO. DO ZAVTRA. I. L.Y."
- "DO ZAVTRA, SOLNCE. I. L.Y."
Я отложил телефон и упёрся взглядом в пространство.
Лаконично. Раньше мы могли до четырёх часов ночи перекидываться СМС-ками, и наутро ещё идти на работу. НУ ДА ЛАДНО.
В аквариуме как всегда еле слышно гудел компрессор. Я к этому звуку привык, и давно уже не обращал на него внимания. К слову будет сказано, что любовь моя, первое время когда ночевала у меня, обращала даже очень много внимания на него, и после двух - трёх бессонных ночей поставила ультиматум: или я на ночь компрессор выключаю, или она никогда больше у меня не ночует. Я выбрал первое, а посему она всё ещё иногда у меня появляется.
Рыбы спали.
Через мутноватое оргстекло было видно, что в толще воды не так уж и много живности, а та, которая есть, что-то больно вялая. Один старый сом, едва пошевеливая, скорее для важности и степенности, чем нежели для баланса, усами медленно набирал высоту, то есть всплывал. Я посыпал на водную гладь сухого корма: трубочника на дно прилетало достаточно, так что питался сом хорошо и со всеми, но иногда мне, бывает, хочется полакомить пятнистого другана.
Я начал потихоньку раздеваться и готовиться ко сну. Вдруг со стороны аквариума послышался громкий плеск. Я повернулся и застал момент, когда сом, почти выпрыгивая из воды, бил по ней хвостом.
Я подошёл к аквариуму и заглянул сверху. Сом, увидев меня, по всей видимости, засмущался своего поступка и, вильнув хвостом, уплыл на глубину. Я посыпал ему ещё сухого корма.
Вопреки обыкновению, почему-то я выключил компрессор и свет в аквариуме и только тогда улёгся спать.
Я всегда сплю на спине. И никогда не храплю. Не знаю, как так получилось, но я научился ложиться и засыпать, почти не двигаясь, на спине, причём просыпаться в той же позе. Я поправил подушку и неосознанно повернулся на правый бок.
Просто видимо в неестественной тишине и темноте мне вдруг показалось, что она лежит рядышком, а она лежит обычно слева.
Когда она у меня ночует, не скажу, что меня это раздражает. Нет! Я даже рад этому. Просто это доставляет некоторые неудобства.
Во-первых, она не терпит, когда я готовлю. Это значит, что я на час выдворяюсь из единственного в квартире тёплого места для чтения - кухни, и там воцаряется она. Также это значит, что я снова не получу ни малейшего удовольствия от еды, поскольку готовить она не умеет в совершенстве.
Во-вторых, она курит в кухне и меня заставляет делать то же самое.
В-третьих, как уже было сказано, не терпит ночного компрессора и света.
В-четвёртых, долго не даёт мне уснуть, потому что ворочается под боком и негромко храпит. Именно поэтому мне всегда приходится поворачиваться спиной.
Да, просто в тишине и темноте…
В тишине?..
В темноте?..
Удивительно, но вокруг действительно было удивительно тихо. Светопреставление на улице закончилось и только по крыше балкона еле слышно барабанили запоздавшие капли. Свет, который обычно излучает дождь и которым была наполнена полчаса назад моя комната куда-то пропал и я действительно лежал в абсолютной космической тьме.
Я сунул руку под подушку и начал медленно погружаться в сон. Когда долго лежишь без движения начинает казаться, что по очереди отключаются руки, ноги, всё тело куда-то проваливается, а голова, напротив, взлетает.
На этот раз оцепенение поднялось с ног и растеклось по плечам. Перед глазами начали появляться сумбурные образы. Мне начало казаться, что я в саду. Сижу в фургончике возле окна и смотрю, как она что-то делает в моём огороде. Я беру со стола шприц, вкалываю новую пробу, собираю хроматограммы и собираюсь выйти к ней.
Но только я подхожу к двери, я с ужасом понимаю, что выйти не могу. Весь дверной проём занимает огромная стеклянная стенка моего аквариума. Прямо перед моим носом на стекле сидит улитка, гупии ловят ртом невесть откуда падающий трубочник, а сом мечется, быстро всплывая и медленно опускаясь на дно.
Я кидаюсь обратно к окну и вижу, что она, выдернув две морковки, собирается уходить. Попытки крикнуть не приносят успеха: звуки как будто не перемещаются в ставшем вдруг очень вязким воздухе.
Ниоткуда появляется Всейный Знакомый. Он хватает меня за плечо, разворачивает от окна, хватает за грудки и начинает на меня орать.
Ты понимаешь, что ты делаешь, кричит он и тычет пальцем, почему-то в сторону дверного проёма, ты понимаешь? И что?! Куда нам теперь идти! Крикнув это, он открывает ниоткуда появившуюся дверь, и уходит. Я, плюнув ему вслед, поворачиваюсь обратно к окну, но вижу только закрывающуюся калитку.
Меня охватывает паника.
От неё я и проснулся. Прямо мне в лицо светила низкая красноватая луна. На часах было без пятнадцати пять. Жутко хотелось пить. Я сходил на кухню, попил, потом улёгся, причём сразу же уснул и проспал до полудня без сновидений как убитый.
5.
Неделя прошла как обычно. Где-то к среде дожди закончились, и периодически стало появляться солнце.
В четверг в НИИ ко мне подошёл Всейный Знакомый и позвал в субботу прийти к нему. Я в недоумении осведомился зачем, а он сказал, что у него в пятницу день рожденья, и он задумал большую всемирную пьянку в узком кругу друзей. Посидим, сказал он, водочки попьём, побарагозим!
Перспектива эта мне показалась не очень-то заманчивой, но обижать Ничейного Друга не хотелось.
– Договорились. – Сказал я. – Буду. Что тебе подарить?
Что хочешь, засмущался мой собеседник и добавил, но что-нибудь обязательно.
Я пообещал, что обязательно какую-нибудь фигульку найду, и пошёл в свою лабораторию за сигаретами. Навстречу по коридору как оголтелая неслась моя любовь с какими-то пробами в руках.
– Приветик, – повисла она на моей шее, – я как раз ищу тебя. Не в службу, а в дружбу, сделаешь?
Я заглянул в её глаза: пусто.
– Сделаешь. – Вздохнул я устало. – пойдём, вколем, а потом – курить.
– Пошли.
И мы пошли. Сначала по коридору, потом по лестнице, потом снова по коридору и наконец добрались до моей лаборатории. Она по-хозяйски зашла, налила себе чаю и взяла из вазы последнюю конфету.
– Что говорил этот балабол?
Я приготовил шприц, вколол пробу, поправил бумагу в интеграторе, достал сигареты из ящика и только потом повернулся к ней.
– Да ничего особенного. Позвал нас в субботу к себе на день рожденья.
Тонко выщипанная левая бровь взметнулась вверх. Пальцы положили недоеденную конфету на фантик и упёрлись в стекло стола. Лицо приобрело стальное выражение. Голос тоже.
– Я в субботу не могу. – Это была не просьба, не извинение. Это была констатация факта, причём целенаправленно ужесточённая.
Я озадачился.
– А в чём дело. – Я развернул стул к ней и уселся в него. – Мы с тобой давно не выходили в свет. У тебя какие-то планы?
Она почувствовала, что переборщила со сталью. Глазки сошлись ёлочкой, губы виновато улыбнулись.
– Ну да. Я иду на концерт.
– Очень интересно. – Тут уж стали пришло время зазвенеть в моём голосе. – А – Почему я об этом ничего не слышал, и Бэ – с кем же ты идёшь?
Она открыла рот, чтобы ответить, но я вскочил и пошёл к двери.
– Пойдём на улицу: там расскажешь. Я хочу курить.
Пройдя всей чередой коридоров, мы, наконец, вышли на крыльцо и я, прикурив себе и ей, интересующимся взглядом воззрился на неё.
– Ну и?..
По всей видимость пока мы шли по коридорам и лестницам, она хорошенько обдумала ответ (если честно мне это и надо было: не люблю заставать врасплох) потому что начала сразу.
– Итак А – я тебе не успела сказать, потому что меня только сегодня с утра пригласили, и Бэ – Пригласили меня одноклассники: мы очень давно с ними не общались. Я ответила на все твои вопросы, удовлетворила твоё любопытство?
– Qui! Жаль, конечно.
– Жаль, – словно эхо отозвалась она.
На небе промелькнуло солнце, и мне вдруг стало всё это жутко безразлично.
5.
На улице было облачно, на часах было половина седьмого вечера, я торчал на балконе у Всейного Знакомого и курил. Задница моя покоилась на подоконнике выходящего на балкон окна, ноги были упёрты в подоконник выходящего с балкона на улицу окна. Рамы этого окна были широко распахнуты, и ветерок иногда доносил до меня запах проезжавших мимо по двору автомобилей.
Прямо под балконом несколько ребят неопределённого возраста копались в недрах двигателя непонятной мне марки машины, наглые городские голуби скакали по карнизам и посильно гадили на всё, что под ними, мелкое население двора бегало и орало на детской площадке, а я курил.
Ниоткуда зазвучал вдруг очень стилизованный полонез Огинского. Я достал телефон и по привычке посмотрел, кто звонит – она.
– Неужели концерт ещё не начался? – пробормотал я про себя, – Алло!
– Приветик, как вы там веселитесь? – Вокруг неё шумела толпа, неразборчивые фразы неизвестных голосов рвались в трубку.
– Здорово! Мы то ничего, а вы то как? Ещё не началось?
– Нет. Ладно не буду тратить деньги, удачи.
– Всего!
«Просто хотела услышать меня… Странно» – снова пробормотал я про себя.
Окурок улетел в кусты сирени: я пошёл в комнату.
А там, в комнате стоял стол. Во главе стола сидел уже изрядно кривой Всейный Знакомый (или иначе – Ничейный Друг). Ошую от него стоял диван, одесную, соответственно, – стулья. Я сидел точно в середине дивана. Парень, сидевший рядом деловито разливал водку. Парочка, сидевшая напротив только начала целоваться, наискосок сидевший мужчина, приходившийся имениннику каким-то дальним родственником, смотрел телевизор. Короче, каждый развлекал себя как мог.
Я пил. Сидевший рядом парень оказался недурным собеседником: с ним мы и пили. Часов в десять пришёл брат именинника, ушёл дальний родственник, и стало повеселее.
Гулянка потихоньку скатилась под стол. Лишь я, тот парень и две полузнакомые девицы могли ходить на прямых ногах.
Водка в этот день меня положительно не брала. Побродив по квартире часов до двенадцати я собрал стоячий народ и мы отправились за пивом.
На улице было прохладно. Свежий ветерок поднимал мне волосы и заносил их назад, когда я покупал пиво в ларьке. Он же ворошил их и все закидывал наперёд, когда я, прикуривая, повернулся к нему спиной.
Часа в три ночи, допив пиво и докурив все свои сигареты, я начал искать место, где приткнуться до утра. Вес пол был занят. Народ, по всей видимости, забыл про изобретение кровати. В трёх комнатах стояло две двуспальные кровати и два раскладных дивана: из них был занят хозяином – неразложенный диван (возле дивана помещался тазик), моим соседом по столу – второй диван, добросовестно разложенный, но не вызвавший ажиотажа у спящих (возле дивана стояла бутылка с водой), и всё. Я честно занял большую двуспальную кровать и сразу уснул.
Наутро я, как всегда, проснулся раньше всех. В свете поднимающегося солнца комната представляла унылое зрелище: на полу валялись бутылки и какой-то мусор. В соседних комнатах внатруску спал остальной народ. Именинник громким храпом оглашал квартиру.
Сигареты у меня кончились ещё ночью. Чтобы раздобыть курева мне пришлось залезть имениннику в карман и скомуниздить у него из пачки три сигареты.
Утро было лучезарное. Ветерок вовсю старался подхватить мои мысли с собою в полёт, однако ему это не удавалось: видно тяжелы были мои мысли. Зелёная листва на деревьях светилась. Люди, почему-то счастливые, бежали по своим делам и улыбались, улыбались.
Дым моей сигареты переливался всеми цветами радуги, когда я стоял на своём балконе и курил. В лучах яркого (пожалуй слишком яркого для раннего утра) солнца была очень заметна грязь на стеклах.
Дым, разогнанный моими лёгкими, бился в эти грязные стёкла и расплывался во все стороны. Солнце светило всё ярче. Дерево, из которого были сделаны рамы, отражая солнце, тоже разгоралось жёлто-оранжевым светом.
Несмотря ни на что, я всё-таки очень хотел спать, и голова моя всё-таки немного побаливала.
Я расстелил постель, разделся, залез под одеяло и заснул.
И солнце светило мне в глаза.
6.
Солнце светило мне в глаза.
Я медленно выплывал из сна, подобно тому, как, наверно, поднималась бы со дна морского Атлантида, вздумай она вообще подниматься. Солнце, ослепительная белизна подушки – вот что первым вошло в моё сознание из внешнего мира. Потом я увидел шторы над балконной дверью и проснулся окончательно.
Но решил пока не вставать. Я посмотрел на часы – три пятнадцать, - достал телефон – никто не звонил, - и принялся писать сообщение.
– I LOVE YOU!
«сообщение отправлено»
Не могу сказать точно, сколько времени я ждал ответа, потому что, похоже, уснул.
Телефон пропиликал три раза и прервал мой только свеженачавшийся сон.
– IZVINI, NO YA TEBYA NE LUBLU!
Я прореагировал мгновенно, и не задумываясь.
– OCHEN` SMESHNO!
Пальцы мои затекли – я их скрестил, чтобы всё обошлось – а ноги вспотели, пока пришёл ответ.
– DURAK, ETO NE SHUTKA, ETO PRAVDA!
Дальнейший разговор не имел значения.
Я уткнулся в подушку и немедленно уснул.
Когда я проснулся, солнце уже пошло на убыль. Оно было по-прежнему яркое, но уже всё более красное. Нет, солнца я не видел, я его чувствовал кожей.
Видел я только грязные стёкла балконной двери. Сколько я так лежал и пялился в них не могу сказать – не знаю. Потом я встал, медленно-медленно натянул джинсы и начал на ощупь искать на столе последнюю сигарету.
Нашёл.
Хлопком по карману проверил наличие зажигалки.
Всё ближе я подходил к балконной двери и всё больше грязи я видел на ней. Я оторвал взгляд от стёкол и посмотрел вокруг: на крашеные синей краской стены, желтоватый потолок, протёртый палас на полу. Потом снова вернулся глазами к двери: открыл шпингалет.
Все створки окон на балконе были плотно закрыты. Воздух внутри был горячим и спёртым.
Солнце нещадно интерферировало на разводах позавчерашнего дождя на стекле. Я смотрел сквозь окна на улицу. Едва уловимо на улице вечерело. В походках людей появилась эдакая праздность, будто бы человек бежал по делу, а потом вдруг остановился, забыл дело, и пошёл дальше ровно, спокойно, размеренно.
Мой дом стоял так, что с моего балкона было видать сразу три улицы. Из перекрёстка двух больших улиц, отделённая от него сквериком, уходила назад третья небольшая улица, почти улочка. Скверик этот находился точно под балконом и я частенько наблюдал, как резвые девчушки из моего двора выгуливали там своих собак.
Вот и сейчас незнакомая мне девица гуляла между диких яблонь, возле кустов непонятной городской породы копался носом средних размеров эрдельтерьер. Он деловито подметал кавалерийскими усами короткую травку и почти слышно фыркал. Девица остановилась и позвала его по имени.
Эрдель поднял голову, посмотрел на свою хозяйку и озабоченно побрёл дальше: глубже в кусты. Девушка сказала громче – собака демонстративно прибавила шаг.
Несколько шагов оставалось непослушной собаке до того, чтобы совсем исчезнуть в кустах – хозяйка с коротким воплем делает бросок в надежде поймать пса. Эрдель будто только этого и ждал: он сорвался с места и быстро исчез в кустах.
Тут же он выскочил с другой их стороны, пролез через ограду скверика и перебежал на другую сторону улицы. Там он спокойно сел под деревом и принялся демонстративно чесать рыжее брюхо задней лапой.
На дерево под балконом прилетела огромная ворона. Она села на одну из верхних веток и ветка под ней заметно прогнулась. Продемонстрировав свой хвост, она повернулась, и сделалось видно, что у неё в клюве белеет что-то большое.
Ещё раз присев на ветке, как видно для проверки её прочности и гибкости, ворона положила на неё свою ношу, крепко прижала ногой и сделала голову наотмашку, чтобы со смаком клюнуть.
Но тут рядом села вторая ворона – поменьше. Она грустно посмотрела на пищу, прижатую к ветке правой ногой своей соседки и, подняв голову, не менее грустно взглянула ей в глаза.
Первая ворона отвернулась. Было видно, что она что-то усиленно думает. Пока она соображала, вторая кисло сидела и смотрела вниз: на эрделя, которого хозяйка уже десять минут не может найти, а ему правила игры не позволяют вскочить и побежать к ней.
Первая ворона повернулась, что-то негромко каркнула, отломала клювом половину своей добычи и протянула в ногу просившей соседке.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
7.
Кресло едва скрипнуло, когда я в него опустился. На улице уже стемнело. В аквариуме горел свет, и булькали пузырьки воздуха.
Сом лежал на дне, словно придавленный большим камнем. Даже его усы не шевелились – казалось, они напряжены до предела.
Я закрыл глаза.
Впервые за всю свою жизнь я не знал, что делать. Моё привыкание было столь незаметно, и так неожиданно себя проявило, что я сидел просто оглушённый внезапностью своего нового положения.
Я не знал, что на самом деле она давно уже мне изменяет, что долго не могла решиться мне сказать об этом. Я не знал, что давно уже стал ей в тягость.
Я вообще ничего не знал, да и откуда мне?
Я просто сидел и думал о своей беспросветной тоске. Жалел себя, глухо злился на неё.
Со стороны аквариума раздался тихий плеск.
Сом, подпрыгнув над водой, тяжело плюхнулся обратно и поплыл на глубину, чтобы снова набрать скорость. Я тупо за ним наблюдал.
Нервно забившись в траву на дне, он вроде затих. Однако ненадолго. Стремительно вылетев из кустов водорослей, сом опять начал движение вверх, с каждым взмахом хвоста набирая всё большую скорость.
Он вылетел из воды как снаряд, и так же тяжело ударился об пол возле ножки аквариума. Я вскочил, поднял его и бережно опустил на воду. Сом немедленно развернулся белым, чуть пятнистым пузом кверху. Он плавал, словно загорая под лучами стоваттных осветительных ламп.
Я долго сидел на полу с мёртвым сомиком в руках и о чём-то думал.
И наконец-то я понял, что делать!
Переложив в другую руку трупик бедной рыбки, не выжившей в скуке аквариумного псевдо-рая, я бросился вон из зала.
Двери за мной громко хлопали – я бежал к себе в комнату.
Балконная дверь легко открылась и, лишившись моего контроля, ручкой разбила вдребезги стекло второй двери, обычно всегда открытой.
В широко распахнутое окно я ясно видел все-все-все звёзды на небе.
Уж теперь-то я точно знал, что делать!
|
|