На дворе стоял конец сентября. Иван Петрович Кац шел по улице со службы хмурый, как наступающий холодный и дождливый вечер. Причиной такого настроения Ивана Петровича был дождь, забытый дома зонтик и вконец опостылевшая муторная работа с ничтожным окладом. Перемены, уже два десятилетия сотрясавшие страну и открывшие чудесные возможности для деятельных и смелых людей, ничуть не коснулись, беспросветной и нищенской по сути, жизни Ивана Петровича, скорее напротив, его материальное положение стало в последнее время совсем никудышным, к тому же пошаливало сердце, что, понятно, ни отчаяния, ни раздражения, не умаляло...
- Ну вот, не хватало еще простуду подцепить для полного счастья, -
мрачно думал он, ускоряя шаг. Холодные струи дождя неприятно затекали за шиворот, отчего на душе становилось еще тоскливее. Редкие прохожие, спешащие навстречу, все как один, были с зонтами, это раздражало еще больше, обычно предусмотрительного до щепетильности, Ивана Петровича. Домой он пришел промокший и злой гораздо более обычного. Дверь пришлось открывать самому, дома не было никого. Отопительный сезон еще не наступил, в квартире было немногим теплее, чем на улице, правда, не было дождя. Он переоделся, принял теплый душ, включил компьютер и отправился на кухню.
Холодильник сверкал девственной чистотой, только в самом углу морозильной камеры лежал полиэтиленовый пакетик с подозрительной и мерзкой массой, мгновенно замороженных слипшимися, синеватых пельменей. Включив газ и вскипятив немного воды, он брезгливо бросил тестообразную массу в кипящую воду и стал тупо смотреть, как бесформенные, пельменные комки отваливаются друг от друга и медленно покрываются белой пеной. Отвратительный запах, немногим уступающий запаху привокзальных беляшей, наполнил кухню, и понимание того, что это надо съесть, заставило обреченно подчиниться необходимости. Жалкие попытки придать сему пищевому недоразумению хоть какой-то вкус, с помощью специй, перца и уксуса, успеха не имели, ощущение голода постепенно сменилось ощущением тяжести и жжения во рту и в желудке. Последовавший за пельменями чай взбодрил, но настроения не улучшил.
Монитор услужливо предлагал меню рабочего стола, Иван Петрович немного поразмышлял и кликнул мышью на Опера с удобным расположением закладок, из них он привычно выбрал полюбившийся ему сайт, на котором, присутствуя среди уважаемых ученых и писателей, он приобщался к умным беседам, изредка вставляя, ничего, по сути, не значащие, свои замечания, отчего ощущал в себе, почти напрочь забытое, чувство собственного достоинства, впрочем, овладеть этим лукавым, но горделивым чувством, своему, вполне трезвому сознанию, до конца, он не позволял. На сей раз Иван Петрович открыл страницу, где происходила оживленная дискуссия по волнующему умы граждан вопросу: «Что есть счастье с точки зрения взаимодействия и взаиморасположения тонких полей ауры и возможные способы коррегирования аномалий цветового (волнового) спектра ауры индивидуума при органических и неорганических нарушениях энергообмена в организме. Различия. Особенности.»
Иван Петрович попытался вникнуть в суть названия, но множество раз перечитав его, напрягая, до звона в ушах, все свои тщедушные умственные силы, так ничего толком и не понял. Тогда он стал читать роскошные полемические посты людей, интересующихся этим насущным вопросом, и подробные, но пространные, не лишенные вдохновения и юмора, ответы на них жизнедеятельного и жизнерадостного автора эссе. Полемика шла на высоком уровне интеллектуального напряжения, чувствовалось, что автор посвятил не один год изучению этого вопроса, возможно, имел множество научных трудов и открытий в этой области, имя в научном мире и достойную ученую степень.
- А что? – подумал Иван Петрович,
- А почему бы и мне не поддержать дискуссию, вставлю-ка и я пару слов, глядишь, и сочтут за умного, а не получится – тоже не беда, где наша не пропадала! – лихо помыслил он, и, прочитав последний ответ автора и придав лицу серьезное и задумчивое выражение, решился на пост...
Указательный палец правой руки Ивана Петровича бойко выстукивал буквы на клавиатуре с неслыханной доселе скоростью, две буквы в минуту. Несколько часов он усердно стучал по клавиатуре, размолотив вдребезги 4 буквы, наиболее часто повторяющихся, «Ь, Ы, Щ, и, конечно же, Х», и потому не выдержавших мощных ударов указательного перста, натренированного в офицерскую бытность. Наконец дело было сделано, текст, состоящий из нескольких предложений, был набран почти без ошибок, и натруженный, мозолистый палец задумчиво замер над дымящейся клавиатурой. По лбу и вискам струился горячий пот, сердце бешенно стучало в груди, все тело гудело от пережитого умственного напряжения. Курсор замер на окошке для имени, и, чуть поразмыслив, Иван Петрович решил, «для раскрутки», обозначить полностью имя и фамилию, и достучал два слова, «Иван Кац». Прежде чем запустить набранное на страницу сайта, он решил еще раз перечитать свой текст. Текст гласил:
«УважаемЫе господа! ЕЩе Хочу вЫсказатЬ, Хватит уже ХвататЬ мЫслЬ с Ходу, мЫсли должнЫ иметЬ ХотЬ ЩепотЬ смЫсла, ХотЬ со Щербинкой, но чтобЫ Щедро бЫло бЫ, Хватко! Худо, Хорошо ли, не сутЬ. Где еЩе Хранится оЩуЩение Хорошего, толЬко ЩепетилЬностЬ не дает оЩутитЬ ХитроумностЬ почти Хирургического вмешательства в суЩностЬ чаруюЩих изЫсканий моЩного ума и Ынтеллекта, но дЫк ведЬ, можем когда Хочем! ОпятЬ же, Щеки надуватЬ и поЩечинами бросатЬся не вЫХод, ЩепетилЬнее надо, ЩепетилЬнее... Это вам не Щи ХлебатЬ товариЩи!»
Иван Петрович с удовольствием перечитал снова и снова свой заковыристый текст и возрадовался, аки дитя, поразившей его самого глубиной и мудростью собственных слов.
- Не иначе как от Бога, - гордо подумал он, и, набожно перекрестившись, кликнул мышью в окошке «добавить». После этого Иван Петрович пошел в ванную и умыл лицо холодной водой, расходившееся от волнения и напряжения сердце понемногу успокоилось.
Минуты шли мучительно долго. С замиранием сердца Иван Петрович подходил к компьютеру и проверял, есть ли ответ, наконец, когда терпению почти наступил предел, ответ пришел. Ответ от автора был обстоятельным, пестрел непонятными словами, Иван Петрович от усердия, читая, шевелил губами, пытаясь вникнуть в смысл, плутал среди незнакомых терминов, но, в конце концов, с ужасом для себя осознал таки, что автор всячески ругает его. Особенно кольнула сердце фраза: «Ты куда, кирзовая морда, в хромовый ряд лезешь!?» Далее шли разные другие слова, среди которых чаще всего мелькало слово «душа», но Иван Петрович уже перестал воспринимать написанное. В глазах поплыли радужные, разноцветные круги, а в ручки стула, поставленного напротив компьютерного стола, впились побелевшие пальцы, уже не способные удержать заваливающееся набок тело Ивана Петровича.
Душа его, поглядывая на бывшее свое жилище, никчемно распластавшееся на полу, лениво и брезгливо рассуждала:
- Вот еще незадача, в мертвом теле быть не моги, а живые-то все как один заняты...
Тихо гудел системный блок, дискуссия набирала обороты, отряд потери бойца не заметил.
|
|