Не молчали друзья – Михаил Чалый, Илья Дорошенко, Коля Лесков. Но читатели не слышали их голосов. Ведь то, что автором считают россиянку, которая не только ранее украинского языка не знала, но литературой никогда не занималась, это было так романтически и ново! Вот и не обращали внимания украинцы, вернее малороссы, внимания на их голоса...

Вернулась в Немиров Мария уже не распутной женой любимого преподавателя географии, а знаменитой писательницей. Правда, весь Немиров знал, кто действительно писал, а кто лишь записывал. Но Марийка и не скрывала, что автором является ее Афанасий, а не она. Но Афанасию запрещено публиковаться, поэтому если Немировчане раскроют псевдоним, рассказы больше печататься не будут! К тому же она уже сама активно включилась в творческий процесс. Выбирала из Опанасового чемодана материал, который ей нравился и уже вместе они его обрабатывали – он диктовал первый, второй, третий вариант, пока ей не понравится. Потом уже выносили написанное на суд вечеринки, опять вносили изменения по замечаниям и пожеланиям коллег, после чего Мария переписывала произведение начисто и слала Кулишу в печать. Действительно, постепенно и она увлекалась творческим процессом. Он все больше и больше захватывал ее. Ведь в провинциальном Немирове ей абсолютно ничего было делать. Муж был постоянно занят подготовкой к урокам, проверкой тетрадей с домашними заданиями, то постановкой оперы „Наталка Полтавка”, для которой написал либретто. А чем было заняться ей? Ведь стряпать, как жена Теодоровича она не умела, у нее даже чай подгорал. Вот из скуки и обольщала его друзей учителей и старшеклассников. Но из-за тех романов о ней сплетничал весь Немиров. Даже до мамочке в Елец дошли те сплетни. Когда Петр Барщевский перебрался в Киев и Афанасий Васильевич занял его место старшего преподавателя русского языка, с Орловщини прикатила Параска Волынская с 16 летней дочерью Верой, чтобы „помогать” Марии по хозяйке.

 

 

 

Правда, неизвестно как. Делать она ничего не умела и не хотела. Единственным ее намерением было выдать младшую дочь замуж. Из-за этого стала непременной участницей всех вечеринок, присматриваясь к Опанасовым коллегам-учителям, пока не нашла подходящего, которого и умудрилась таки женить на Вере. Слава богу, вскоре, когда он переедет в Чернигов, она поедет с ним, еще и Марийкиного брата Дмитрия заберет с собой...

В конце 1857 Кулеш таки напечатал первую книжку Марко Вовчок „Народные рассказы” Весь тираж книжки разошелся за считанные дни. В феврале книжку прочитал Шевченко и прислал трогательное письмо. О первом знакомстве с произведениями Марка Вовчка он говорил их общему другу Федору Лебеде: „ Сижу я, бачите, в Нижньому та виглядаю того розрішенія(їхати до Москви.авт.), як стара баба літа.Коли це присилає Пантелеймон оті оповідання і так уже їх захваляє та просить, щоб я їх прочитав і сказав своє слово. Я,звичайно, починаю спершу з передмови. І двох страничок не перечитав, згорнув та й за лаву. Тьфу, кажу: хіба не видно Кулішевої роботи. Лежали вони там кілька неділь. Коли знов пише до мене Куліш, нагадує та просить, щоб скоріше прочитав або хоч так завернув. Тоді я розкрив посередині і читаю. Е, кажу собі, це вже не кулішевва мова! Перечитавши до остатку, благословив обома руками” Растроганный Афанасий Васильевич пишет издателю Кулиша Каменецкому „...Тараса благодарю за милую его память, навеки благодарю...Когда нам придется что еще переслать вам в печать, показывайте это п.Тарасу, пусть он проверит своими глазами, исправит своей рукой...”

Летом в „С-Петербургских ведомостях” напечатали рассказ „Выкуп” в переводе Стороженко. Ещё через месяц в „ Русcком вестнике” напечатали в авторском переводе „Сон” и „Свекровь”.Це уже был общероссийский успех. В начале сентября Шевченко организовал складчину в Петербургском обществе и на собранные грошу купил золотой браслет, которой и послал Марковиче. Афанасий пишет в ответ: „влюбились вы в простое и искреннее писание жены моей, и уже такую ей ласку показываете, что не нужно и отца родного. Да кто его и знает – который лучше, интереснее дар: или золотой браслет – общественная за поводом вашим дармовщина, большая честь, нет более большой! – или ваш собственный „Сон”, что и обществу не нужно лучшего, - когда бы бог дал, исполнился!” Разве же можно сравнить эти строки, преисполненные музыкой „народных рассказов” с теми нудными строками листов, которые он писал и еще будет писать Марии.

Но вот, осенью 1858, Тулова перевели инспектором Киевских гимназий. Его подшефные учителя начали разъезжаться. Новый директор Пристюк был похожим на того директора Зимовского, которого выгнали за самодурство, по требованию Потоцкого. Он взялся железной рукой наводить дисциплину, завел сексотов среди учителей и гимназистов. Скоро знал все о Марииных приключениях с учителями и гимназистами и об украинских вечерницах Афанасия. Он приказал ему прекратить самодеятельность, а всё внимание уделять подготовке уроков . Афанасию стало неуютно в Немирове без друзей. Он обратился к старому другу Кулишу с просьбой найти ему работу в столице. Кулиш просит графа Толстого устроить Афанасия инспектором синодной типографии, так как „ он женат на лице, что пишет морально-религиозные повести под именем Марка Вовчка”. Нужно сказать, что это Афанасий Васильевич был глубоко религиозным, Мария же была атеисткой. Через несколько недель Афанасий получил письмо от Кулиша, что работа в типографии ждет его, а если она не понравится, то работу в Петербурге всегда можно найти, да и гонорары Марка Вовчка наивысшие в России и на них можно прожить...

Где-то 15 декабря 1858 Афанасий взял месячный отпуск „в связи с болезнью” и поехал с семьей в столицу. По пути заехал на неделю к брату Василию, потом завезли Параску в Орел и поехали в Москву. Познакомились там с Аскаковыми и Катковым, передали для печати в „Русском вестнике” несколько рассказов. Да вот только, обещанное место в типографии было уже занято. Ведь из предложения прошло более месяца, а Афанасий так и не ответил согласием. Пришлось, взяв гонорар из издательств за опубликованные и не опубликованные рассказы, 22 января прибыть в Петербург. Кулиш устроил торжественную встречу с Петербургской „Громадой”. Вот только Шевченко не было, он сидел дома с простудой. 23 января Мария пошла к нему сама без мужа. Что там было, то уже их дело. Василий Белозерский пишет: „23 января 1859 г.Шевченко познакомился с М.А.М(аркови) ч. Шевченко вот автора „Народных рассказов” был в неописуемом восторге.”

С этого времени жизнь Марк Вовчек полетела в безумном темпе. Мария с утра до поздней ночи ходила по званым завтракам, обедам и ужинам. Везде ей предлагали почитать что-то с „Народных рассказов” и она, не ломаясь читала и читала. Это был лучшей пиар произведениям.

Афанасию Васильевичу на тех вечеринках места не было. Он ходил по издательствам, пробивая новые рассказы, правя принятые к печати. Сказать по правде, это было оптимальное распределение обязанностей. Кто, как не автор должен править произведение. И кто лучше Марии мог пропагандировать те произведения. Ее земляк Тургенев в „Воспоминаниях о Шевченко” пишет о Маркович, что она „...служила украшением и средоточием небольшой группы малороссов, съютившейся тогда в Петербурге и восторгавшейся ее произведениями: они приветствовали в них – так же, как и у стихотворениях Шевченко – литературное возрождение своего края… Тарас Григорьевич…,прежде чем кого-либо из нас, приветствовал г-жу Маркович: вон уже встречался с ею, был искренне к ней привязан и высоко ценил ее талант…При всем своем самолюбии в нем была неподдельная скромность. Однажды на мой вопрос: какого автора мнет следует читать, чтобы поскорее выучиться малороссийскому языку? Вон с живостью отвечал: « Марк Вовчка! Вон один владеет нашей речью!»

Кстати, Тургенев и без Тараса был увлечен Марией. Она была его партнершей в танцах на всех балах. Он убеждал Марию, что она может стать писателем с мировым именем. Вот только в этой Богом забытой России это не сделаешь. Нужно побывать за границей. И мир посмотреть, и себя показать. Он весной поедет к своим дочерям, которые живут в имении Виардо под Парижем.( Странные когда-то были отношения. Муж Полины Виардо, известный музыкант и композитор Виардо не только воспитывал дочерей любовника жены, но и принимал его в своем имении.) Может захватить в Дрезден и Марковичей. Там они смогут остановиться у его друзей Рейхель, а дальше уже странствовать по Европе... Марковичам понравилась его предложение. К тому же в гнилом Петербурге Мария часто болела. Афанасий Васильевич послал в Немиров заявление об увольнении. Директор гимназии Пристюк в ответ написал, что не увольняет по письмам. Маркович должен прибыть лично и на месте решить все дела. Афанасий хорошо знал, чем может обернуться самовольное освобождение, поэтому поехал в Немиров. Почти месяц улаживал и передавал все дела. Потом еще почти месяц гостевал у Черниговских родственников и друзей. Приехал в Петербург лишь 2 мая. В нанятой ими квартире застал лишь голые стены - Мария вместе с сыном, в сопровождении Тургенева, вечером 29 апреля Берлинским почтовым дилижансом выехала за границу...

Афанасий не ринулся догонять жену. Слишком много незаконченных дела она оставила в Петербурге. Нужно было улаживать дела с издательством, править сданные в печать рассказы, а главное выбивать гонорары для того, чтобы Мария там в зарубежье не чувствовала себя Золушкой.

Вдогонку за Марией ринулся Пантелеймон Кулиш. Правда, вряд ли это можно назвать «вдогонку». Кулиш в это время находился в Германии. Он, чуть лине больше всех, считал, что Марии нужен и отдых, и творческой рост на Западе. Да и сам он хотел увидеть мир, показать себя. Ему, с его западным мышлением, тесно было в хуторской России. Так вот захватив несколько бочонков целебных настоек дружбана Забилы, он поехал странствовать Европой. Но вот одна беда. Виктор Забила всю жизнь любил единственную женщину- Любу Билозерскую, сестру Пантелеймоновой жены. Когда та пожаловалась ему на неверность мужа, Виктор пообещал ей отвадить Пантелеймона от женщин. Он приготовил ему такую настойку, которая полностью лишала мужской силы, еще и выдал ее за знаменитую „кохановку”. Кулеш, только приехав в Кенигсберг, шлет Марии телеграмму с указаниями, как и куда ей ехать. Прошла неделя – никакого ответа. Он шлет депешу уже своему издателю Каменецкому: „С Кенигсберга послал на Ваше имя телеграфную депешу – нет ответа! Допустим, М.О. была больная или досадно поражена, или как бы то ни было у нее на душе, но Вы должны были немедленно передать ее слова... Вы считаете, что все то шутки, что делается в моем сердце...”

Получив от Кременецкого известие о том, что Мария выехала вместе с красавцем Тургеневим в Берлин, он ужасно вспылил и сам приехал в Берлин. Несмотря на скупость, снял роскошный двуместный номер в лучшей гостинице и стал дожидаться Маркович. Приехала она 7 мая. Он таки уломал ее оставить Богданчика Тургеневу, а ночь провести с ним. Бедный Пантелеймон! Он выдул почти пол литру Забилиной „ фальш-кохановки”, что быть на высоте. Забила никогда не ронял слов на ветер. Обещал Саше, что отвадит мужчину от женщин. И – отвадил. Зря провела Мария ночь в номере Кулиша. Ничего у него не вышло. Разгневанная Мария утром вместе с Тургеневым поехала в Дрезден, где остановилась у друзей Тургенева Райхель, а Тургенев поехал к своей любовнице Полине Виардо. Кулиш примчал и в Дрездена. Опять они провели ночь вместе ,и опять у него ничего не вышло. Мария невероятно обиделась и разорвала с ним все отношения. Кулиш от непонятной мужской слабости едва не сопел с ума и вернулся в Петербург..

Афанасий в это время уже добился в Министерстве народного образования 8-месячного заграничного отпуска и, уладив все дела с издательствами, выехал в Дрезден, куда и прибыл в конце мая. Следовательно, почти месяц Мария была сама в Дрездене. Она пишет Шевченко „ Жить в Дрездене хорошо, тихо. Работа идет очень быстро. Более здесь сделаешь за месяц, как где-нибудь в два года...Работой я не хватаюсь и не спешусь, а „Ледащицу” потому послала, что была уже написана, так пусть не лежит...”

Нужно сказать, что несмотря на всё это хвастовство, за весь май, пока не приехал Афанасий, Мария не написала ни строчки и никто из российского общества к ней так и не заглянул. С приездом Афанасия вернулся привычный режим. Он занимается рассказами и перепиской с редакциями, она же рекламирует произведения в местном обществе. Друг за другом к ним потянулись россияне. Первым пришел брат поэта Аполлона Майкова, Владимир - журналист, редактор журнала „Подснежник”, потом были профессора Константин Кавелин и Александр Станкевич, тогда еще не знаменитый, писатель Иван Гончаров и уже знаменитый юрист Дмитрий Стасов. В „Пражских новостях” напечатан перевод рассказа Марко Вовчка „Одарка”. Следовательно, пиар-кампания проходит успешно. Из Лондона пишет Герцен, что прочитал рассказы Марко Вовчок дочке и они той очень понравились. Просит приехать. Как раз в это время ее личный врач Рихтер рекомендует ехать на воды а затем на морские купания.По его рекомендации они отправляются на лечение в Швальбах, по пути посещая Ротен, Бастей, Тарант... Между тем с Родины пишут, что Шевченко поехал на Украину, кулеш наконец вернулся к жене и повез ее на вакации по Волге...

Полечив, попутешествовав Швейцарской Саксонией (Это только название большое, а так эта Швейцарская Саксония размером, как наш Турковский и Старо-Самборский районы), выехали таки к Герцену и гостили у него с 12 по 15 августа. Вот что пишет гражданская жена Герцена, она же венчаная жена его друга Огарёва: „...госпожа Маркович не замешкалась появиться в Лондон с мужем и малым сыном. Господин Маркович казался нежным, даже сентиментальным, чувствительным малороссом; она же, напротив, была умна, решительная, строга, на вид холодная...

Она рассказывала Герцену, что вышла замуж в 16 лет не любя, а лишь желая независимости. Действительно, Тургенев прав, она была некрасива, но ее серые большие глаза были неплохи, в них светился ум и малорусский юмор, к тому же она была стройна и умела одеваться с вкусом. Марковичи пробыли лишь несколько дней в Лондоне и отправились на континент, где я их впоследствии встретила в Гейдельберге”.

И сама Мария, и Произведения Марко Вовчок понравились Герцену. И не только ему. Проспер Мериме пишет Жанне Дакен, что „Малорусские рассказы” в переводе Тургенева – шедевр и превосходят роман Бисер-Стоу „Хижина дяди Тома”.

Они путешествуют. Она читает и развлекается, Афанасий Васильевич обрабатывает рассказы и повести. Гонорары из России идут все реже, а ни он, ни Мария деньги считать не привыкли. Решили в октябре вернуться в Петербург. Но в середине октября, в Дрездене, они познакомились с двоюродной сестрой Герцена Татьяной Пассек и ее сыновьями 23 летним Александром и 12 летним Владимиром. Нужно сказать, что Татьяна Парсек уже давно была заочно знакома через Герцена с Марией. Она столько о ней рассказывала сыновьям, что те считали Марию чародейкой и давно уже боготворили ее. Из первой же встречи Саша безумно влюбился в Марию. И здесь произошло чудо. Мария, которая привыкла влюблять у себя мужчин и крутить ими, как хочет, сама влюбилась по уши в парня, почти на десятилетие младше ее. Она уже и разговаривать не хочет об отъезде в Петербург. Для нее уже не существует никого, кроме ее любимого Сашка!Тургенев, который хотел взять ее с собой в Петербург, уезживает сам. 27 октября Саша приглашает ее в Гейдельберг и уже 13 ноября О. П. Бородин пишет матери из Гейдельберга: „ Россиян здесь много, между ними даже две литераторши – Марко Вовчок и еще какая-то пани, что будет пописывать статейки...Чаще всего...собираются у Татьяны Петровны Паcсек...”

Пассеки были и знатны, и богаты. Вот у них и собирался весь цвет российского зарубежья. Знаменитый физиолог Иван Сеченов пишет в своих воспоминаниях: „Т.П.Пассек нередко приглашала Дмитрия Ивановича Менделеева и меня к себе то на чай, то на российский пирог или российские щи, и в ее семье мы всегда встречали Мароко Вовчок, уже писательницу, которую и отрекомендувано как такую в глаза, а за глаза как бедную женщину, страдающую от сурового нрава мужа”.

Хоть Афанасий Васильевич никогда не был суров к жене, да и к будь кому, она его выставляла таким, готовя разрыв и оправдывая связь с Сашей Пассеком. Вместе с Пассеками в Гейдельберге они прожили до марта 1860, когда Татьяна Павловна застала Марию в постели сына и приказала ей выметаться вон из города. Пришлось Марии переезжать с мужем сначала в Невшатель, а затем в Лозанну. Все бы ничего, но гонорары за рассказы все задерживались, в Гейдельберге они были фактически на иждивении Пассеков, а теперь нужно было срочно искать деньги. Афанасий Васильевич пишет из Лозанны И.С.Аскакову „ Или это обстоятельство безденежьяя, или горный воздух, то ли и второе повлияло очень плохо на Машине здоровье. Прошу вас ещё больше, чем денег, напишите ей дружеское, доброе письмо: таким мероприятием Вы прогоните и болезнь ее, и скуку, навеянную 8-дневным общением со Станкевичами...” Разве же суровый муж так напишет о жене?

Гонорары все не присылают, приходится занимать деньги у знакомых. Чтобы сократить расходы, 29 апреля Афанасий Васильевич выезжает к Аскакову в Мюнхен, а через месяц Мария с сыном едут в Париж. Тургенев шлет ей на дорожные расходы 300 франков. Знаменитый французский писатель Проспер Мериме прочитал ее народные рассказы в оригинале и для души взялся за перевод „Казачки”. Лишь 7 июня Мария вернулась в Гейдельберг, где уже ожидал ее муж. Но через 10 дней, оставив Богдана мужу, одна едет в Швальбах, а затем странствует по Швейцарии. Маршруты этих странствий удивительным образом совпадают с поездками Саши Пассека. Но его маман сурово контролирует расходы сына, так что в июле приходится проехаться по Рейну с Тургеневим, чтобы получить от него дежурное денежное вливание. Денег хватило до конца августа, после чего Мария опять едет в Париж, где можно чем-то разжиться в издательствах, да и Тургенев живет рядом с Парижем, в имении Виардо.

Афанасий Васильевич в это время живет с сыном затворником в пансионате Гофмана в Гейдельберге. Пишет и шлет повести в Россию, а оттуда гонорары все забывают выслать. Ему уже надоела такая жизнь, надоели сплетни о похождениях жены. Он рвется на Родину. Марии он теперь не нужен. Украинский Марко Вовчок закончился, а российским Афанасий быть не хочет. Саша Пассек, хоть и юрист по специальности, но тоже имеет сочинять и полностью может заменить Афанасия. К тому же она любит Сашу, а любовь и нудную прозу может превратить в прекрасную поэзию. Мария берет деньги у Тургенева и Макарова, рассчитывается с Гофманом за пансион и отправляет Афанасия Васильевича к Петербургу. Его это полностью устраивает. В Петербурге возвращается к привычной жизни. Снимает комнатку у старого приятеля архитектора Штакеншнейдера, рядом с Академией Искусств, где живет Шевченко. В доме Штакеншнейдера живет Яков Полонский, живут его земляки- студенты Павел Чубинский, Иван Рашевский, его знакомец Николай Вербицкий. Днями Маркович бегает по издательствам, пробивая печать рассказов. Недаром же о Марии пишут их знакомые, что она напряженно работает и уже подготовила 5 малорусских рассказов. Так что пока Афанасий в Петербурге и от ее имени бегает по издательствам, она в Париже „напряженно работает”. Как именно, пишет Герцен Тургеневу: „...мать(Пассек) в отчаянии, вроде бы все мы не виновные перед царем и не грешные перед богом. Он поехал за ней в Париж”. Тургенев отвечает Герцену: „ Ты знаешь, я находжусь относительно М.М. на положении дяди или наставника и говорю с ней очень откровенно. Я вполне уверен, что между ней и П. нет ничегошеньки-

И эта уверенность основывается именно на тех психологических данных, о которых ты вспоминаешь... У нее днями сын чуть не умер от крупа и она очень испугалась.” Но неужели бы женщина одному любовнику рассказывала о другом, младшем. Да и Сашу Паcсека в то время нельзя назвать единственной ее настоящей любовью. Она уже познакомилась с младшими за него медиком Карлом Бенни и петербургским студентом Володей Чуйко. Бенни выдвинул теорию, что для здоровья женщины лучше всего - молодой любовник и она с удовольствием претворяла эту теорию в жизнь. Благодаря усилиям Афанасия, гонорары ей шли регулярно. Но в чем, в чём, а в экономике она была не очень! Тургенев пишет Анненкову: „ Мария Алекс. И до сих пор здесь живет, и мила, как и раньше, но сколько тратит эта женщина, сидя на сухом хлебе, в одном платье, без туфлей- это диковина. Это даже превосходит Бакунина! За полтора года профукала 30000 франков совсем неизвестно на что!” Сам Анненков очень метко характеризует Марию в своих „Литературных воспоминаниях”: „ Это была удивительная натура, без нужных средств для поддержки своих привычек, но с прекрасным мастерством изобретать средства для добывания денег, что, в сочетании с почтенностью, которую предоставляют человеку труд, умение и горький опыт жизни, добавляло особенного колорита лицу п-ни Маркович и удерживало возле нее множество умных и талантливых почитателей достаточно длительное время”...

Афанасий Васильевич в это время доводит до блеска последние из украинских рассказов, что обрабатывал за границей. Редактор „Руского вестника” Катков отказывается их печатать по украински. Зато все большую популярность стал завоевывать украинский журнал „Основа” под редакцией Василия Билозерского совместно с Кулишем. О нем впоследствии напишет друг-ментор Кулиша, украинофоб Михаил Юзефович : „Первый приступ политического украинофилства к формальной пропаганде начался в 1861 г., в журнале „Основа”, основанному в Петербурге Билозерским совместно с Кулишем. Белозерский стал тогда не чуть ли не самым главным двигателем интриги украинофильства, первым заданием которой было тогда введение в преподавание народных школ малорусского говора”...

Конечно, Афанасий стал одним из активнейших членов „Основы”, был на всех вечеринках, которые устраивали в редакции, что даже отметил в своих воспоминаниях Логвин Пантелеев: „ С января 1861 г. начал выходить в Петербурге новый журнал „Основа” за редакцией В.М.Билозерского при достаточно деятельном участии Костомарова и Кулиша...На вечерах бывало немало выдающихся нотаблив малороссов, напр.., Афанасьев-Чужбинский, О.Стороженко, Трутовский(художник) и другие. Вспоминаю, заметив одного достаточно грузного мужчины, я спросил, кто это. „Мужчина Марка Вовчка” – услышал я ответ таким тоном, как будто больше сказать о нем ничего. А самого Марка Вовчка, в то время чрезвычайно популярного, я ни разу не встречал.”

Но чаще Афанасий встречал Шевченко у себя дома. Тарас давно уже перестал на него дутся за то сверхлегкое наказание за участие в Кирило-Мефодиевском братстве, когда Тарасу досталось десять лет унижение солдатством в диких степях Кос-Арала, а Афанасию – карьерный рост на землях предков -в Орле. Жили они почти рядом, так что Тарас зачастил к нему по вечерам на „рюмку чая”. Приходили земляки-студенты, пели песни, делились новостями. Иногда заходил прекрасный лирик Яков Полонский и тогда каждый из них погружался в воспоминания о первой и о потерянной любви. Но о Марии не вспоминал ни один, ни второй, хоть для одного она была законной женой, а для второго названной дочкой...

Свою последнюю в жизни рюмку Тарас, по-видимому, тоже выпил у Афанасия. Афанасий так и не сказал ни единого слова на его похоронах.Мучили слёзы. За него выступил земляк-студент Павлик Чубинский. Зато в конце апреля Маркович принимает активнейшее участие в организации концерта украинской музыки, весь сбор от которого пошел на приобретение земли для родственников Шевченко. Ведь Тарас, выкупив их из неволи незадолго перед Указом о земельной реформе, оставил их этим без земли. Вот Петербургское Общество и исправило эту несправедливость. Правда, Кулиш, который все еще был зол на Марко Вовчок, а особенно на Виктора Забилу, песни которого звучали на концерте, набросился на концерт с критикой в своей „Основе”. Назвал тот концерт завыванием псевдонародных песен. Афанасий пошел к редактору Василию Белозерского и в этом же номере «Основы” был напечатан его ответ „Справедливо замечено...что концерт был далек от совершенства; но можно ли требовать совершенства от чего бы то не было, а тем более от концерта, что образовался наскоро, к тому же на Севере, где так мало знания и понимания нашей народной музыки. Нужно было испробовать возможное и оно показалось обществу не чужим, не страшным, не бесплодным. Возможное сегодня подает надежды к лучшему в будущем. Кто слышит нашу песню не одним ухом, но и сердцем, тот должен понимать, что она для артистического своего исполнения требует свободы вдохновенья, что создало ее в народе, то есть такого глубокого проникновения словами и звуками песни, вроде бы они родились в минуту самого пения. Так иногда поет знакомый многим украинцам Честоховский, но его голос не для концертного зала… Так иногда пел Шевченко. И горлом и стихами…но легко ли на одну ноту стать Шевченко...”

А затем была перевозка праха Шевченко на Украину. Вместе с ближайшими друзьями покойного поехал и Афанасий. Доехал лишь к Борзны, где его сменил побратим Тараса, Виктор Забила. Афанасий поехал в Чернигов, встретился там со старыми друзьями Федором Рашевским и Ильей Дорошенко. Федор Рашевский принудил его пойти с визитом к новому губернатору кн.Голицину. Губернатор предложил ему занять должность представителя правительства при мировых съездах посредников Черниговской губернии. Съезды эти решали спорные вопросы между помещиками и крестьянами, а поскольку мировыми посредниками люди чаще всего избирали помещиков, то именно для того, чтобы уравновесить их влияние, и назначались представители от правительства. Они должны были отстаивать именно те идеи, за которые боролись Кирило-Мефодиевьские братчики. Так что Афанасий с радостью согласился и уже 20 июня был зачислен постоянным членом посредников мировых съездов . Он пытался принудить помещиков сурово придерживаться „Общего положения о крестьянах, которые вышли из крепостничества”,( текст напечатан украинской Кулишем) а именно:

 

п.6. Надел крестьян землей и другими угодьями, а равно следующие за это повинности в интересах помещика, определяются преимущественно по добровольному между помещиками и крестьянами соглашению, с соблюдением лишь следующих условий:

1) чтобы надел, что представляется крестьянам в постоянное пользование, для обеспечения их быта и исправного отправления ими государственных повинностей, не был менее того размера, который определен…в Положениях;

2)чтобы повинности крестьян в интересах помещика, которые отправляются работой, определялись не иначе, как временными договорами, на сроки не более три года( причем не запрещается однако возобновлять такие договоры в случае желания обоих сторон еще не дольше как на трехлетний срок;

3)чтобы соглашения, которые вообще заключаются между помещиками и крестьянами, не были противные общим гражданским законам и не ограничивали прав личных имущественных и по состоянию, что представляются крестьянам этим Положением.

Князь Голицин, который принимал участие в разработке этого документа и позволил Кулишу опубликовать его, был заинтересован в том, чтобы его представителями на мировых съездах были честные люди, которые не гнушаются простыми людьми, а любят их. То же и пригласил он друзей Шевченко - Марковича, Лазаревского, Борчука, Лузанова и других...

Голицин был абсолютно прав в том, что помещики будут пытаться обмануть крестьян с передачей им земельных наделов и определением порядка отработки. (Между прочим, точь-в-точь так делают с делением на паи земель местные власть предержащие и в настоящее время). Поэтому и должны были его представители защищать интересы крестьян. Суды происходили раз-два в неделю, поэтому Афанасий Васильевич поселился в живописном месте на Пяти углах в Чернигове.

К сожалению, Афанасий Васильевич, прямо скажем, не оправдал надежд. Он должен был бы мотаться по уездам, общаться с крестьянами, изучать обстановку и уже тогда на мировых судах, как компетентный представитель правительства, агрессивно противостоять местным панам. Но чтобы так делать, нужно было иметь деньги, а не те жалкие в 175 рублей ассигнациями, которое он имел в суде. К тому же из того мизера он 100 рублей высылал Марие. Вот и не имел возможности ездить по своим уездам и выезжал только на суды. Ему ни разу не пришлось победить основного оппонента – предводителя дворянства Глуховского уезда В.Туманского, который способствовал тому, что крестьян принуждали выходить из крепостничества без пашни, без леса, лишь с лоскутами неродящей земли, которую милостиво выделял им пан.

Из-за этого между ним и Марковичем на судах возникали жаркие споры, которые едва не переходили в драки. Но мировой суд Глуховского уезда решал эти вопросы в интересах своего предводителя дворянства, а не приезжего зайды, который даже с собственной женой не мог справиться. Вот и отходили здесь крестьяне от господ почти без ничего. Из-за этого больше всего крестьянских бунтов в Черниговской губернии было именно в Глуховскому уезде. А Афанасий Васильевич, вместо того, чтобы ехать в уезды, устраивает вместе с Ильей Дорошенко постановку „Наталки Полтавки”, которая имела безумный успех и повторялась несколько раз. Потом долго еще город вспоминал те постановки и партию Наталки Полтавки, которую исполняла Мелания Ходот, серебряный голос Украины, открытая Афанасием в глухом селе на Глуховщине. В городе, да и в губернии, вошло в моду ходить в национальной одежде. Афанасий вместе с Глибовими, Вербицкими и братьями Билозерскими учредил кружок „Шановцив родной народности”, которые устраивали вечеринки и народные гуляния с пением украинских народных песен. В этот кружок входили все члены Черниговской Громады из куреня Степана Носа, а также их близкие и знакомые. На этом фото нет ни Марковича ни Глебова. Первый в это время был у Глухове, а второй болел и не захотел сфотографироваться в таком непрезентабельном виде. Зато мы видим братьев Билозеских, семейство Ходот, Николая и Марию Вербицких. На фото над отцом(№5) стоит Мелания Андреевна Ходот-Загорская, которую Николай Лисенко звал „последним украинским соловьем” и „серебряным голосом Украины”. Обратите внимание на № 19 – это поручик Герасимовский, по доносу которого впоследствии будут уничтожены и Черниговский курень Громады, и сам кружок „Шановцев своей народности”.

 

 

 

 

 

Для Марии же в это время тоже началась черная полоса. Николай Добролюбов, который в последнее время замещал ей Афанасия, по литературным делам выехал в Петербург. Выехал в Россию Тургенев. Собирается в Петербург Татьяна Пассек с сыновьями. Не с кем стало создавать новые рассказы, ведь она не привыкла работать одна-одинешенька. Поэтому Мария пишет Афанасию Васильевичу, что думает ехать в Петербург, а оттуда к нему в Чернигов, заглянув по пути в Орёл. Афанасий назанимал у знакомых денег и срочно купил квартиру рядом с огромным яблоневым садом возле Красного моста и обмеблировал ее к приезду жены с сыном. Через Глебова познакомился с подполковником Красовским, который преподавал в Киевском кадетском корпусе, куда Афанасий Васильевич намерился отдать на учебу Богдана.

Они так и не приехали. Афанасию стало известно, что вместо Петербурга Саша Пассек повез Марию в Париж. В отместку Афанасий стал ухаживатьать за Меланиею Ходот. Она забеременела. Но Афанасий с Марией были обвенчаны, а в православной России церковные браки были на всю жизнь. Чтобы не ославили дочь, старый Ходот быстренько ее отдал за мелкого помещика Загорского, пьянчугу, к тому же горбуна. Афанасий отдал им квартиру, которая теперь ему была ненужна, ведь жена оставалась там за границей с юным любовником…

У Саши Парсека нежданно прорезался талант писателя и Мария творит уже вместе с ним. В конце марта 1862 Тургенев пишет из Парижа В. Карташевской: ”Вы спрашиваете о д-ку Маркович. Она еще до сих пор здесь, и, кажется, не бедствует. За труды ее платят очень хорошо...”

Маркович хочет создать в Чернигове украинскую газету „Десна”. Но, к сожалению, с 25 апреля 1861 Министром внутренних дел руководил Петр Валуев. Он имел языковую глухоту и через абсолютную неспособность к изучению иностранных языков, едва-едва закончил гимназию. Из-за этой языковой глухоты он считал, что на территории Российской империи должны в совершенстве знать только русский язык, все же другие языки только мешают этому. Вот и придирался к мельчайшим пустякам. Нашел, что у Афанасия Васильевича не отменено запрещение публиковаться и отказал ему в издании. Так и не вышла „Десна”. Черниговское общество смогло через старшего преподавателя гимназии Леонида Глебова, протолкнуть двуязычную газету „Черниговский листок”...

В 1862 году начали осуществлять акцизную реформу. Акцизным начальником в Черниговскую губернию был назначен старый друг Афанасия Федор Рашевский.Вот что пишет биограф Шевченко Александр Лазаревский:”

 

Акцизным начальником губернии был назначен Федор Павлович Рашевский, который начал умело подбирать в новое учреждение чиновников. Пошел, соблазнённый высоким жалованьем и Маркович, которому нужно было часто высылать деньги семье. Перейдя на службу в акциз, Маркович поселился в Новгород Северском. Там, кроме всего остального, он занимался и музыкой песен. Песенную музыку Афанасий Васильевич блестяще показал любителям при постановке в Чернигове оперетт, выполненных любителями « Наталки Полтавки» в 1862 та «Чар»(по К.Толстому) в 1866. Знатоки говорили, что исполнение музыкальной части в этих опереттах представлялось верхом совершенства. Но нужно же было видеть Афанасия Васильевича на репетициях этих оперетт…Без устали дрался он, ссорился : голосил, пока та или другая партия не была наконец разучена. Особенно многих труда положил Афанасий Васильевич при постановке «Чары» никогда перед тем не играемой. В этой оперетте главную партию пела прекрасная певица Мелания Андреевна Загорская (Ходот), которую Афанасий Васильевич встретил в одном глухом хуторе. Дружеские отношения Мелании Андреевны скрасили последние дни Афанасия Васильевича, что так и не дождался своей семьи…»

Афанасий Васильевич написал обо всем Марии и сообщил, что снял теперь для нее уютную избушку в Новгород-Сиверском и нетерпеливо ожидает их с Богданом. В ответ Мария негодующе пишет „ Я копеечки щербатой не возьму из тех акцизных денег, хоть бы мне было голодно и холодно”. Но уже в конце сентября просит у него денег на поездку в Петербург, которые и получает в начале октября.

Поездка в Петербург ей действительно была очень нужна. В России вступили в действие новые цензурные правила, согласно с которыми были закрыты журналы „Современник” и „Русское слово”, на чьи гонорары обитала Мария в Париже ( не считая Сашиных денег). „Основа” из-за ссор между Кулишем и Билозерским прекратила выплаты. Так что нужно было налаживать новые связи, искать новые журналы. Пришлось на некоторое время бросить любимого Сашка и выехать в Петербург. В Петербурге она таки добилась, чтобы Василий Белозерский выплатил ей 500 рублей серебром за напечатанные материалы. Договорилась с редакторами газет „Северная плела” и „Очерки” о публикации материалов. Она приворожила молодого, но уже известного писателя Василия Слепцова и он взялся вести ее издательские дела. После этого вернулась к Саше в Париж, так и не навестив мужа...

О тех временах пребывания Марковича в Н-северске рассказал известный украинский писатель Дмитрий Маркович(племянник Афанасия): Приезд дяди к Новгород-Сиверский сделал целую революцию в обществе и гимназии. Пение мужицких песен вошло в моду: идеализация крестьянства в малорусских пьесах принуждала обратить внимание на него, глянуть, как на Человека, раньше – по привычке, теперь сознательно пелись украинские песни и записывались; слушали пение крестьян, от них не поневоле, как раньше, а сознательно заучувались эти песни;народна наряд вошел в моду, даже альбомы в баришень заполнялись не „Черной шалью”, а стихотворениями Шевченко, стихотворениями народных песен. Мужикофильство, как говорили помещики, сразу внесло живую струю в общество.

Во время прогулок дяди Афанасия он всегда был окружен несколькими гимназистами старших классов...ему, считаю, многие из них обязаны первыми проявлениями национального самосознания... Безусловно знаю, что в классах в свободное от уроков время, читались Шевченко и другие поэты даже Мицкевич по польские; пелись песни – украинские, российские, сербские. Знаю, что директор гимназии Кулжинский сурово запретил бывать у дяди и поддерживать с ним знакомство”...

Как видим, Афанасий Васильевич никогда не был тем забитым и пустяковым мужчиной, которым его выставляет в своих описаниях старый любовник Марии Иван Тургенев. Да и своё литературное молчание, Афанасий Васильевич таки прорвал в это время. Через Илью Дорошенко он передал в Нежин Матвею Симонову(Номису) собрание из 30 000 народных поговорок и пословиц( и Илья Дорошенко, и Матвей Симонов, и Николай Вербицкий были женаты на дочерях Федора Рашевского). Их Номис выдает на средства Г.П.Галагана. К сожалению, в книжке было всего 15 000 поговорок, пословиц и песен. 15 000 не пропустила цензура, в том числе и все срамные песни.

Летом в Чернигове произошел страшный скандал. В тюрьму едва не попал сам Федор Павлович Рашевский. В Чернигов приехал эмиссар «Земли и воли» красавец-землемер Андрущенко, любовник Параски Глебовой. На квартире братьев Билозерских, которую они снимали вместе с поручиком Герасимчуком, он устроил тайную встречу, на которой кроме братьев Билозерских, были врач и куренной Степан Нос, Глебова, землемер Иван Маслоковець, студенты Гавриил Коваленко и Федор Ретечко. Как всегда на Руси, эта встреча была не без водки. Розгаряченные водкой они уже не шептались между собой, а орали. А в соседней комнате отдыхал после утренней попойки поручик Герасименко. Те крики разбудили его. Он стал прислушиваться, чтобы распознать гостей. Даже попробовал выдвинуть морду в двери, чтобы присоединиться к обществу, но Нос запустил у него сапогом. Так что поручик оскорбленно застыл на своей постели, прислушиваясь к происходящему в соседней комнате. Но там уже всё заканчивалось. Черниговчане единогласно отказались организовывать у себя тайное отделение «Земли и воли» С них достаточно было «Громады». Все разошлись. Ранним утром Билозерский выехал в командировку. Когда Герасименко утром зашел в комнату, он уже никого не застал. Зато на столе лежал надорванный грубый пакет. Герасимчук заглянул к нему и увидел кучу открыток и воззваний „Народной воли”. Головную боль, как рукой сняло. Он схватил несколько листовок и воззваний и побежал с ними к жандармскому полковнику Шульговскому, который жил неподалеку. Полковник как раз поднес к усам кружку рассолу, которым лечилась от похмелья, когда в комнату ворвался поручик Герасименко. Пренебрегая всякой субординацией, поручик выхватил у полковника кружку и выдув её, лихорадочно стал рассказывать о вчерашней вечеринке, после чего ткнул под носа полковника те листовки. Полковник срочно вызвал жандармов и все они побежали к квартире Белозерских, где и нашли тот пакет, а в нём 110 экземпляров брошюры Огарёва «Что нужно народу», 5 экземпляров воззвания «Свобода №1» печати «Земли и воля», 30 экземпляров воззвания к крестьянам, что начиналось словами «Долго притесняли Вас братья», 214 экземпляров «Колокола», 31 экземпляр воззвания «Под суд!» и книгу Герцена «С того берега», а также рукописные воззвания « К молодому поколению» и отдельные номера революционного «Великоросса». Шульговський обо всем сейчас же сообщил губернатору и в 111 отделение, откуда отправили для прекращения „малорусской пропаганды” флигель-адъютанта, жандармского полковника Мезенцова. Все, кто был на той вечеринке, были арестованы и отправлены в Петербург. Афанасия не зацепили, потому что он всё это время был в Н-Северском и в Чернигов не выезжал. А вот Федора Рашевского даже арестовали, но через несколько дней, по ходатайству губернатора, отпустили. На вечеринке он не был , просто был в тесных отношениях с Глебовыми и Белозерскими...

Друзей из Чернигова вычистили. Афанасий Васильевич теперь туда почти не выезжал. Полностью окунулся в работу. Напряжение и стресс от потери друзей отразились на здоровье. Мария, еще в Швейцарии подцепила от кого-то из любовников туберкулез и награждала им всех своих партнеров, в том числе и мужа. Уже скрнчался от туберкулеза Добролюбов, заболел Саша Пассек. Заострился туберкулез и у Афанасия Васильевича. Из-за этого Федор Рашевский в начале 1865 года перевел его из Новгород-Северска в Сосницу, где и сейчас одни из самых известных на Черниговщине туберкулезных диспансеров. Рассказать об этой жизни его в Соснице опять позволяю его племяннику Дмитрию Марковичу”

Дядю я застал в убогой обстановке: в его распоряжении бели две комнаты, в других содержалось акцизное управление. Эти две комнаты заполненные были столами, а на них – масса книг, тетрадей и списанных листов, все это в беспорядке. Здесь лежала куча листков с народными пословицами, там ноты, между ними рукописи и опять лоскутки с записанной где-нибудь песней, стихотворением, стаканы недопитого чая – обстановка такая знакомая студентам. Афанасий...рассказывал о Марии Александровне и Богдася, что они бедствуют в Париже, что, несмотря на посилки денег, они никак не могут переехать и он ужасно грустит...

Какая его обстановка, такая и вся его жизнь было. Бессеребреник поразительный, он ни одного момента не задумывался, дать ли ему денег первому встречному, что заявил о своей потребности; он никогда не имел ни шелега, потому что в день получения жалеет все раздаст и разошлет...”

То же имея безумную по тем временам зарплату в 1000 рублей в месяц Афанасий Васильевич жил, как бедолага. Зато Мария сняла имение в Нельи под Парижем. И мужчина деньги стелил исправно, и гонорары шли, и в парижском „журнале воспитания и развлечений” она была штатным сотрудником, и у Сашка еще оставались деньги. Во всяком разе, когда в семье ее друзей Якоби произошла беда, она смогла заставить три золотых браслета, чтобы помочь им деньгами. Не были скаредами ни Мария, ни Афанасий...

Афанасий, будучи акцизным начальником, для подчиненных был отцом наставником. Вот как он устроил акцизный присмотр на винокурнях. Старшими надзирателями там стали юноши, которых по исключали из гимназий и семинарий из-за недостатка средств на учебу. Все они под руководством Афанасия Васильевича готовились к поступлению в университеты. Он привозил им книжки, ежегодно поддерживал наградными по 100-200 рублей серебром. Все эти его подопечные поступили таки в университеты. Кто в Киеве, кто в Петербурге. Стали зажиточными. Но вот выдающимися деятелями, писателями , так и не стали. Не оставили воспоминаний ни о своей жизни, ни об Афанасии Васильевиче.

После разгона „Кружка шавноцев своей народности” Афанасий Васильевич почти ничего не пишет и не шлет Марии ничего, кроме денег. Он уже чувствует, что жить ему осталось недолго и умоляет Марию приехать с Богданом попрощаться с ним. Она только обещает. Еще и ехидно отвечает не в Сосницу, где он живет, а в адрес той Черниговской квартиры, которую он когда-то купил для нее, а затем подарил Мелании Ходот, и где теперь она живет с мужем. Письма читает Загорский. Как ему было читать приветы от Марии к Мелании и к сыну Афанасия, отцом которого он считал себя...

В начале июня 1867 Афанасий по делам приехал в Чернигов и остановился в доме, который подарил Загорским. Загорский в очередной раз напился и, ссылаясь на то Марийкинл письмо, стал бить жену. Афанасий Васильевич вмешался. Загорский рядом с ним был, как кот рядом с медведем. Но здесь, из-за нервов, у Афанасия Васильевича начался припадок. Он упал и не мог уже ходить. В Сосницу он уже не вернулся. Врачи нашли у него последнюю стадию туберкулеза кишечника. Жить у Загорских было нестерпимо из-за ежедневных пьянок и скандалов Загорского. Хоть в Чернигове у Марковича было десятки близких друзей, но он никого не хотел подвергать опасности заражения туберкулезом. Поэтому он принял предложение смотрителя местной больницы, писателя, биографа Шевченко, Александра Конисского и был госпитализирован в больнице. Чтобы присматривать за ним там в Чернигову приехали племянник Дмитрий, и племянница( дочь Аполлона) Манефа, медсестра, жена известного писателя Писемского...

Наступили последние дни его жизни. Дорошенко, Лазаревский, даже родная хрестная Данилова, слезно просят Марию привезти к нему попрощаться перед смертью Богдана. Но ей не до этого. Недавно похоронила Сашу, который так же умер от туберкулёза, она теперь лечила горе в объятиях двоюродного брата Дмитрия Писарева.

Афанасий Васильевич умер утром 1 сентября 1867. До последней минуты он он ждал жену с сыном, чтобы попрощаться. Но она так и не приехала. Лишь через друзей попросила у Федора Павловича Рашевского материальной помощи, в связи со смертью мужа…

За эту жестокость ее наказали и Бог, и люди. Утопился на мелководьи в Балтийском море Дмитрий Писарев. У нее было еще сотни любовников, постоянными из которых были те, с кем вместе она могла писать. Но с 70-х годов она перестала быть писательницей. Так ее наказала за брата Катрин Керстен. Вот как это было.

Мария имела способности к языкам. Россиянка, она хорошо разговаривала украинской, польской, французской. Ее любовник Ентцель предложил ей переводить произведения Жюля Верна. Был ли Жюль Верн ее любовником, неизвестно. Но со своей системой обработки материалов, которые ему поставляли сотни писателей-чернорабочих, которую он перенял от Дюма-отца, он ее познакомил. Она и так самостоятельно никогда ничего не писала. Всегда у нее были соавторы. Знаменитые, такие как Тургенев, Добролюбов, Писарев. И совсем неизвестные. Но это всегда был кто-то один, который был неизвестным соавтором, пока длился их роман. Здесь же был другой принцип. Один использовал труд десятков и имел от этого и славу, и прибыль. Относительно Дюма и Жюля Верна то эту славу они заслужили. Писатели-негры подбирали для них материал, сюжет, образы. А они уже из этого лепили захватывающие романы.

В 70-ые годы Марийцы уже было далеко за 40. Бальзаковский возраст уже минул. Теперь тяжело стало выбирать любовников. Да и неизвестных талантливых писателей вокруг не было. Мария решила заняться переводчеством. 24 мая 1870 она подписала соглашение с издателем Звонарёвим на издание месячника „Переводы лучших иностранных писателей”, по которому Звонарёв должен был платить ей по 2000 рублей серебром на год, и по 25 рублей серебром за печатный лист, она же передавала ему право собственности на опубликованные им переводы. К переводам Мария привлекла известных и неизвестных писательниц, которые хорошо владели французским, английским и немецким языками. В круг этих переводчиц попала и двоюродная сестра Афанасия Васильевича – Катрин Керстен. Первыми её переводами были переводы П’ера Жюля де Сталя(псевдоним Етцеля). Переводы так понравились Марии, что она поручила Катрин перевод сказок Андерсена, на перевод полного собрания произведений которого она заключила договор. Обычно, с Катрин, как и с другими своими батрачками-переводчицами, она никаких письменных договоров не заключала.

Катрин решила воспользоваться случаем и отомстить Марии за пропащую жизнь брата, за украденное у него имя. Она взяла перевод Сказок Андерсена, сделанный М.В.Трубниковой и сестрой знаменитого критика Владимира Стасова, опубликованный в 1868 году и почти дословно списала его. Мария, даже не прочитав, поставила свою подпись и отдала в печать Звонарёву. Когда перевод первого тома был напечатан, Катрин анонимно переслала по экземпляру Трубниковой и Стасовой. Надежда Васильевна читает первый том Сказок Андерсена в переводе Марко Вовчок и не может глазам своим поверить. Текст полностью повторяет ее же текст. Но Мария в это время была знаменитой революционно-демократической писательницей и Надежда Васильевна решила не порочить единомышленницу. Промолчала. Но вот 3 декабря выходит второй том Сказок Андерсена в переводе Марко Вовчок. И опять текст идентичен. Катрмн знала, что делала. Семья Стасовых в те времена владела умами интеллигенции всей Российской империи, да и Европы. Владимир Васильевич – известный публицист, критик, писатель, вдохновитель передвижников. Дмитрий Васильевич – известный юрист, который прослыл удачной защитой революционеров. Надежда Васильевна – известная писательница, переводчица. И вот это трио восстало против Марии. 11 декабря Стасов публикует в газете „ Санкт-Петербургские ведомости ” статью „ Что-то очень некрасивое”, в которой обвиняет Марию в плагиате. Мария еще пытается отбиться, пишет, что ее перевод имеет высший художественный уровень, требует третейского суда. Но куда ей было таскаться с блестящим юристом Дмитрием Васильевичем. К тому же она и правды о том, что была не автором, а редактором, сказать не могла. Мало того, она „забыла” заплатить Катруси за перевод, то же даже не имела морального права перевести стрелки на нее ! Третейский суд, состоящий из 19 писателей и юристов подтвердил утверждение Стасова, что перевод Марко Вовчок является плагиатом перевода Стасовой-Трубниковой. В результате этого решения Мария потеряла и журнал, и лицо. ЕЕ произведения снимались из печати. В библиотеках относились подальше. ЕЕ перестали принимать в мире. От такого позора Мария решила спрятаться в глухомани и в 1872 году переезжает в имение Львовых возле Торжка Тверской губернии. Летом в гости к ней приезжает сын Богдан, который учится на физико-механическом факультете Петербуржского университета. Вместе с ним приезжает компания его ближайших друзей – студенты-медики Анатолий Ген и Павел Нилов, выпускники Морского училища Ваня Лебедев и Миша Лобач-Жученко. Гостили долго. Как-то Миша показал Марии свой перевод „Истории неба”, написанной П.Ж.Сталем(Етцелем). Мария предложила ему перевести сатирическую „Историю осла” того же автора. Он, по собственной инициативе, перевел еще и „Беседы по химии” Селезня и Риша. Мария поняла, что перед ней талантливый начинающий писатель. Судьба Миши была решена. Друг – однолеток ее сына становится ее вторым мужем! Она таки влюбляет его в себя и делает верным рабом, как она умела делать со многими любовниками. Он сопровождает ее до последнего ее дня жизни. Но вот писать вместе они так и не стали. Потому что те переводы ему сделали друзья. Они ему были нужны, чтобы произвести впечатление на Марию. На долгих 20 лет Мария исчезла из литературы. Лишь когда у сына Богдана проявился яркий писательский дар и они стали жить вместе, в конце 90-х опять выплыл из мрака писатель Марко Вовчок. Но и стиль рассказов был уже совсем другой, и язык не тот, да и время не то.

Украинский писатель Марко Вовчок умер в 1867 году. Сборный интернациональный Марко Вовчок умер в Нальчике 28 июля 1907 года. На ее похоронах не было даже сыновей, которые в июле приехали попрощаться с матерью – Богдан выехал в Петербург 23 июля, Борис – 25 июля. Дела оказались важнее, чем последний долг...

Кто таковой Маро Вовчок? Скажу словами прапрадеда Пантелеймона Кулиша об Афанасии и Марии:” Он, имея в сердце Божью искру повествовал живым словом. Красиво проповедовал он Христову правду, и как красиво проповедовал, так и делал, между тем, когда Мария писала так, а делала инак. Сколько в Марковичке было ожесточенного эгоизма, столько в Афанасия самопожертвования и любовной искренности...

Когда умер Маркович(1867) то и Мария умерла для литературы украинской, - перестала писать свои повестки в языке, который полюбила ради своего мужа. После писала она романы и некоторые педагогические письма по-русски, однако сими произведениями не соединила себе славного имени в литературе российской. Ба, можно сказать, что и те рассказы украинские, которые оная описывала от того времени, когда Афанасий стал недомогать, не имеют уже большой стойкости литературной: ослабел животворный дух прежнего горячего патриота, что дотоле здвигав Московку в гору, побуждая ее рисувати картинки из общественного побуту на Украине, которые ачей сам Афанасий прикрашував красками прекрасными…»

 

 

Владимир Сиротенко(Вербицкий)