CASCADE RUSSIAN NEWSPAPER Published in Baltimore Since 1995

 

Владимир Сиротенко (Вербицкий)

 

 

НАС КОГДА-ТО НАЗЫВАЛИ КОРИФЕЯМИ

 

Продолжение. Начало в №19/223

 

Увезли они их с собой. Выполнили они свои обещания. Все выполнили.

Но из-за тех публикаций и внедрения назначение в Раменское не состоялось, а я вообще чуть не загремел сменным технологом на Семипалатинский мясокомбинат. Где-то через полгода, в рабочее время, два амбала вытащили меня из кабинета, втиснули в черную "Волгу" и на бешеной скорости отвезли в голубенький домик приемной КГБ СССР на Кузнецком мосту. Оттуда, через подземный переход, протащили в обшарпанное (под общежитие) здание на противоположной стороне улицы. Там забросили в кабинет одного из любимейших моих писателей - Семена Кузьмича Цвигуна, одновременно первого заместителя Андропова по внешней разведке и куратора Раменского предприятия. А причиной "вызова" оказалось перехваченное письмо Джьрджьевича, в котором он извещал, что они используют элементы моих разработок в своей новой технологии производства ветчинных консервов. За что мне положен авторский гонорар в сумме $28000. Спрашивают, переслать ли мне деньги через ВААП, выдать динарами при визите в Югославию или положить на мое конто в Загребском отделении швейцарского банка.

Цвигун положил передо мной мою же расписку, в которой я обязался не контактировать с иностранцами без санкции соответствующих органов, и обязательство строго хранить государственную тайну и секреты производства. Он не орал, как Антонов, но после его тихих разъяснений "сути моих преступлений" меня привезли назад в полуобморочном состоянии. Самое лучшее, что меня ждало, это должность вечного сменного технолога на Семипалатинском мясокомбинате, без права выезда. Пока же меня выперли из общежития МКИ и из ведомственной квартиры в Раменском. Геночка Казюлин помог устроиться зайцем у аспирантов МТИММПа. В Львове меня уволили, а нового места работы, кроме Семипалатинска, не намечалось.

К счастью, мой двоюродный брат работал в референтуре Александрова (тогдашний первый помощник Брежнева). Он смог меня, беспартийного, записать на прием к секретарю ЦК по кадрам Черненко, который от ЦК курировал наше предприятие. На приеме я рассказал все, как было. И с визитом к Антонову. И с передачей представителям соц. лагеря отвергнутых документов.

Что бы там ни болтала нынешняя пресса о Черненко, но Константин Устинович выслушал меня внимательно и сочувственно. Вместо записанных 5 минут слушал добрых полчаса. Выслушав, приказал присутствующему помощнику решить вопрос без идиотизма. Через неделю после того посещения, по требованию Прокуратуры СССР, Центросоюз приказал ректору ЛТЭИ аннулировать приказ о моем увольнении и распределить меня на работу в институте. Увы, распределили на самую низшую научную должность - м.н.с. плодоовощной научно- исследовательской лаборатории. При этом без малейшей надежды на защиту и повышение в должности. Вместо жилья предоставили койку в студенческом общежитии, где я и жил до 1992 года, даже когда женился и имел уже 2 детей.

Шли годы. Таинственно погиб Семен Цвигун. Успели похоронить Брежнева, Андропова и Константина Устиновича Черненко. Я же все также плесневел в младших научных сотрудниках. Мало того, мой зав. лаб. ежегодно писал докладные, что я не соответствую и этой должности. Требовал перевода в лаборанты. Ларчик открывался просто - я получил с десяток авторских свидетельств на изобретения, но его включил только в две первые заявки. Когда он мне запретил в рабочее время делать необходимые опыты, я просто стал их делать на заводах во время командировок, а его имя перестал вносить в авторские заявки.

Окончилось это прозябание из-за осечки самого зав. лаб. Он подслушал телефонный разговор со мною (телефон у нас был спаренный) из ВААП. Чиновники ведомства интересовались, как я ухитряюсь публиковать статьи за рубежом и что я сделал с гонораром, полученным от югославского института мяса (я и в глаза не видел тех $28000, хотя и написал, чтобы открыли мне конто в Загребе, но на то мое письмо никакого ответа я из Югославии не получал. Наверное, кто-то из ведомства Цвигуна получил и отдал их в "Фонд Мира", финансирующий деятельность этой фирмы).

Зав. лаб. немедленно написал докладную ректору. Тот вызвал меня и потребовал написать объяснительную. Я объяснительную написал, но только в два адреса - ректору и копию в отдел общего надзора ОУКГБ. А в той объяснительной написал не только о причинах, из-за которых я вынужден печататься за границей, но и о том, что способ использования меня в институте напоминает забивание микроскопом гвоздей.

Ректор института, как бывший секретарь обкома партии, лучше меня знал, чем может обернуться та объяснительная в КГБ. Попросил, чтобы я не слал её туда, а взамен перевел меня ст.н.с. на кафедру продтоваров с правом самостоятельного поиска заказчиков.

Я стал внедрять свои разработки на пищевых предприятиях потребкооперации Украины, России, Белоруссии, Литвы. Больше всего запомнилась поездка в Литву. Бродил по Каунасу, по Вильнюсу с его шевченковскими местами. Правда, трудно сказать "бродил". Я, как сарделька, висел между двумя высоченными молоденькими литовками, которых выделили мне в Литпотребсоюзе в качестве гидов-охранниц. По улицам тогда с флагами бродили оживленные толпы " Саюдиса", так что девчонки должны были разъяснять всем, что я не русский, а приехал им помогать от украинского РУХА. Принимали меня там более чем дружелюбно, так, как когда-то Шевченко. Читал старинный "Юго-западный вестникъ" в той университетской библиотеке, где любил читать и Шевченко. Замирал от восторга перед картинами бессмертного Чюрлёниса. Бродил по развалинам замка далекого своего предка Гедеминаса…

Сделал я им свои ветчины. А через месяц после той командировки, по их заказу, во Львов приехала корреспондентка-литовка из всесоюзного еженедельника "Поиск" Эльвира Мухина. Не только я, все хлопцы- аспиранты стояли на ушах, а жены наши впали в глубокую депрессию, когда в общежитии появилась дива с фигурой Бриджит Бардо и личиком Лолобриджиды (в переводе на нынешний - это синтез Памелы Андерсон с Памелой из "Династии".) Недельку пробыв в Львове, упорхнула в свою Москву. Тиснула она обо мне в "Поиске" очерк на целую страницу. (Очерк и отзыв прилагаю). Сразу после публикации пошли письма-вызовы с Алтая, Уссурийского края, Урала, Калмыкии, Калининградской области, Западной Белоруссии. С Украины было только одно - предложили стать главным специалистом (по совместительству) Павлоградского филиала Днепропетровского консорциума "Синтез" с зарплатой 1000 руб./мес. Ясно, что я принял это предложение и от имени "Синтеза" заключил договор с собственным институтом на создание безотходных комплексов в хозяйствах Днепропетровщины, Крыма и Марий-Эл. Так что и в институте также получал свои законные 220.

Директор Павлоградского "Синтеза" Дима Сухарев рассказал, что учился в Днепропетровском университете у моего отца. Рассказал, как батя хвастался своими фронтовыми похождениями и спасением нынешнего Папы Римского, за что из парторгов университета вылетел в освобожденные профессора. Дима даже его домашний телефон дал. Звоню. Отец отдыхает где-то в Сочах, дома только сестрица Лариска, прикатившая для охраны квартиры из Перми. Был бы дома батя, я бы вряд ли бы пошел к нему - как-никак 50 лет назад отказался укатить с ним в Россию, а он в свою очередь стал утверждать, что я не сын ему, а однофамилец. С сестрицей, слава Богу, конфликтов не было. Так что через полвека возобновил семейные отношения. Побывал в его трехкомнатной квартире в престижнейшем районе Днепропетровска. Только за те три раза, что я был там, два раза были похороны соседей - высших чинов милиции. Они, как говорят, "сгорели на работе", правда, сестрица сказала, что один перепил, а второй тронул тех, кого не положено, и не то сам застрелился, не то его застрелили. Сестрица позвонила бате. Когда я пришел вновь, батя как раз позвонил домой и захотел поговорить со мной. Ни он, ни я не бурчали друг на друга. Будто расстались пару дней назад. Так открылась дорога в батин дом. Бывал я там каждую Днепропетровскую командировку. Бате нельзя было ни в институте, ни друзьям рассказывать о том, где и как воевал. Вот только похвастался знакомством с нынешним Папой Римским, как затаскали по комиссиям, обвинили в клерикализме, забрали кафедру. Мне же, работавшему на спецпредприятии и трижды проверенному, теоретически можно было говорить обо всем.

Батя с 1942 служил в оперативном отделе штаба армии и не раз бывал в глубоком тылу противника. Попросту, подрабатывал шпионом. Так что даже мне рассказать можно было не все. Рассказал бы все, мне бы устроили аварию на дороге. Я ведь от ребят из Раменского знаю, что квартиры бывших шпионов на прослушке с записью. Батя тоже это знал. Так что хвастался умеренно. Правда, и хвастать особенно нечем было. Ну, пробил руководимый им батальон кольцо окружения 2-ударной армии и дал возможность спастись 16000 бойцам. Ну, разгромил он немецкий десант на остров в Ладожском озере, ну с дружком Асоргиным на большой скорости промчались по заминированному шоссе, уничтожив таким способом мины. Ну, взял под опеку нескольких семинаристов, один из которых стал впоследствии Папой Римским.

Больше всего с той войны ему запомнился эпизод, когда он в обличье интенданта остановился в пригороде Берлина у бывшего члена ЦК Компартии, тогда уже пенсионера-бауэра. То есть немецкого крестьянина. Того члена ЦК только раз вызвали в Гестапо, выяснили, чем он дышит, потребовали расписку-обязательство, что не будет делать ничего во вред Рейху. Если к нему обратятся бывшие компартийцы с враждебными намерениями, он должен обо всём докладывать в гестапо. Никто к нему не обращался, он и не докладывал. Так вот что поразило отца (он ему так и не открылся). В доме обычного бауэра была библиотека в несколько тысяч книг. Преимущественно исторических. Старик хвастался, что у него лучшая историческая библиотека в пригороде Берлина. У соседей книги по агротехнике, кулинарии, виноделию, и только у него - исторические. Впрочем, он говорил, что у каждого бауэра в библиотеке есть книги по распаду Римской Империи и созданию Священной Римской Империи Германского Народа. Отец поражался, что в Германии были не только народное масло-маргарин, народная машина-Фольксваген, но и народная книга - исторические научно-популярные книги, изданные массовым тиражом и стоящие копейки. В той командировке отец больше всего боялся не бауэра и его соседей, а домработниц-украинок, которые могли заподозрить в нём земляка и, не задумываясь ни минуты, выдать. Этот его рассказ-воспоминание был самым ярким. Он выполнил тогда задание. Притащил в спецотдел рапорт и серебряные ложки из дворца Германа Геринга как подтверждение рапорта (так от него требовали). Серебряная ложечка с монограммой GG хранится у меня до сих пор.

Но ведь так, как он воевал, воевала почти вся страна. Были, конечно, и трусы, но они тогда не строили из себя героев и не били себя в грудь, утверждая, что они патриоты. Что из чувства патриотизма прислуживают оккупантам. Конечно, батя взял от жизни больше, чем я. Да просто он больше хотел. Денег я в то время имел не меньше, а, пожалуй, и больше. Докторская тоже уже была готова. Работа была интересная. Квартира не хуже, чем у него. Так что нечему было завидовать. Поэтому, наверное, и признали вновь друг друга.

Но вернемся к нашим баранам, то бишь, к работе. На самой Днепропетровщине ребята работать не спешили. Там "хозяином" был Лазаренко. Насчёт его воровства - это полная чушь. У него был такой принцип: "Я тебе даю всё, что тебе необходимо. Ты качественно и в срок делаешь то, что необходимо мне и государству. Сделаешь - 50% прибыли лично твои. Не сделаешь - подыщи участок на кладбище". Вот этих участков на кладбище и опасались ребята. Начали строительство в Марий-Эл и Крыму. Запомнились мне поездки, вернее, полеты в Марий-Эл в 1990/1991 гг. Пересадки в Москве и Казани. И абсолютно разное к тебе отношение. В Москве ты микроб-невидимка. В Казани ты всем мешающий разиня-чужак. А в Марий-Эл… Такое гостеприимное население я встречал только в Армении и Ташкенте. Все в тебе видят только друга, а не загребущего "москаля", как у нас в Львове. Спросишь, как куда пройти, так тебе не только расскажут и покажут, но даже доведут чуть ли не до самого места. Собирался я у них построить комплекс из мельницы с маслодавкой и крупоцехом, молокозаводик, вырабатывающий масло, сыры и кисломолочные продукты. Мясокомбинатик с колбасным и консервными цехами и с отделением гематогена. Миниспиртзаводик с цехами по выпуску твердой углекислоты, кормовых дрожжей и сушеной барды, крахмальный заводик. Все отходы должны были перерабатываться и объединяться в полноценный корм для скота. Местом строительства предложили бывшую деревню Лаптево в Сернурском районе. Страшное впечатление осталось от посещения той деревни. Огромное село. Добротные дома. Только все окна забиты крест-накрест. Только ни одного человека в селе. Приехали мы туда под вечер. Управляющий трестом "Марагропромстрой", которому теперь принадлежала эта местность, Самуил Абрамович Хазин, предложил заночевать здесь. Отбили двери в самом красивом доме. Внутри всё так, как будто хозяева ушли только вчера. Огромные застеленные кровати, даже посуда в шкафах. Самуил Абрамович приказал распаковать продовольствие, растопить плиту. Плотно поужинали, выпили немного. Но вот заснуть так и не смогли. Какие-то тени заглядывали в окна, слышался волчий вой, по чердаку кто-то бродил. В общем, настоящий дом с привидениями. Хазин рассказал, что жителей в 70-е, когда из соседнего концлагеря бежала группа политзаключённых, срочно куда-то переселили, а здесь устроили засаду. Беглецы попали в ловушку. Но жители обратно не вернулись. Так и стоит село безлюдным. Оно и сейчас иногда снится мне в кошмарах.

Планы наши по созданию там полного комплекса так и не осуществились. Мало того, я ударил лицом в грязь перед гостеприимными марийцами. Мы сразу достали оборудование - гл. инженер нашего Павлоградского "Синтеза" имел родственника-депутата, который сделал ему наряд на все необходимое. У меня же были адреса не только баз Госснаба, но и почти всех тогдашних изготовителей пищевого оборудования, так что на комплектацию ушло менее квартала. Договорились, что, пока идет строительство цехов, я организую обучение рабочих в лучших цехах потребкооперации Украины, выпускающих колбасную продукцию. Поехал и договорился с правлениями Ивано-Франковского и Тернопольского облпотребсоюзов, председателями правлений Богородчанского и Тернопольского облпотребсоюбзов, мастерами цехов. Все, вроде, отлажено. Жду ребят в Богородчанах. Вдруг звонок из Львова. Меня назначили в приемную комиссию, и я должен немедленно вернуться в институт. Захожу еще раз к председателю и в цех, чтобы убедиться в том, что они как надо примут ребят. Напоминаю, что институт им заплатит за руководство практикой. Богородчанский мастер смеется: "Да я тебе и сам заплачу пару сотен - мне ведь приятно, что меня будут вспоминать добром в такой дали". Успокоенный, уезжаю во Львов!

Где-то через декаду дежурил в деканате, где был телефон с выходом на междугородку. Звоню в Богородчанский цех, спрашиваю мастера, как там мои хлопцы. Отвечает: "Давно уехали. Директор заготконторы обиделся, что ты забыл его, и запретил мне пускать их в цех. Пошли они к председателю райпотребсоюза, а тот сказал, что ему некогда заниматься такими мелочами. "Обещал вам Сиротенко. Вот и идите к нему". Звонили они к тебе в общежитие, так вахтеры отвечали, что они не обязаны бегать за каждым. Позвонили к себе, там ответили, чтобы ехали обратно".

Так и остался я обещалкиным - ехать в Марий-Эл должен был только в октябре, когда планировалось закончить первый этап строительства (мельница и мясопереработка), но в августе алкаши из ГКЧП поставили крест на СССР, а затем за бутылкой на троих "Беловежской" бывшие секретари ЦК КПСС отпраздновала по нему тризну. С Марий-Эл нас уже стали разделять три границы и выход из рублевой зоны.

Оборвались и наши работы в Крыму. Директор совхоза, где мы строили комплекс, услышав по радио в августе 1991 о ГКЧП, исчез в неизвестном направлении. Ребята из Павлограда перебрались в Москву, я остался в Львове.

Скончался Союз, кончились и все мои внедрения. Я еще успел получить последнюю в институте квартиру, а, переехав в нее, перебрался и в сельскохозяйственный институт, где организовал агроконсорциум, подобный Днепропетровскому, чтобы внедрять свои разработки по докторской диссертации "Комплексные безотходные технологии переработки сельхозсырья как основной элемент оптимизации землепользования". Начал строительство этих комплексов в 8 колхозах, но успел создать только колбасные и молокоперерабатывающие цеха да пару мельниц. К 1995 году у нас на счету было уже 40 млрд. карбованцев и "сэкономленные" полные комплекты оборудования для молокоцеха, мясоцеха, крупяного и маслобойного цехов. Но вот в 1996 году в Украине все колхозы и совхозы были уничтожены. Мы установили в колхозах оборудование, за которое заводам-изготовителям уплатили только аванс. Оставшиеся деньги платить было некому. Преемники колхозов, КСП, имели только долги, да руководство, которое думало уже не об интересах хозяйства, а лишь о личной выгоде. Обанкротился наш агроконсорциум как и все село, как и вся Украина, погруженная в эпоху третьей Руины.

Поехал в последний раз в Днепропетровск, чтобы доказать форс-мажорные обстоятельства по договору "Южмашу". Денег в моем агроконсорциуме уже не было. Счёт в банке погорел вместе с банком. Из-за неуплаты за оборудование, южмашевские люксы-приезжие мне уже не предлагали. Остановился у бати. Батя стал совсем плох. За то, что в 95 году участвовал в создании союза миролюбивых сил "Батькивщина", противовеса правой Турчиновской "Громаде", из института его выперли на пенсию. Научных пенсий тогда еще не было, так что всучили ему 70- гривневую и сказали, чтобы и этому радовался. Мол, стаж у него почти весь за счет России, так что ему положена только социальная пенсия. Это ему, с 60-летним рабочим стажем. Ему, который с 1928, тринадцатилетним подростком работал сельским учителем в Ликбезе, затем после института преподавал до самой войны на Украине! Размалеванная толстая бабища полистала его воинские справки о ранениях и посоветовала использовать их как туалетную бумагу. Воевал он за другую страну, кровь проливал за Сталина, а не за Украину! Куда он ни тыкался - никому нет дела! Даже коллеги из "Батькивщины" не захотели помочь, хотя б советом. Пенсии и на лекарства не хватало. Летом он ходил по пляжу и собирал пустые бутылки. Осенью собирал у железнодорожных путей бесхозные яблоки и груши и варил из них повидло. Этим и существовал. С тяжелым сердцем уезжал я от бати. Ведь даже помочь ему было уже нечем. У меня в той командировке исчерпалась последняя зарплата. Сыновья его в России что-то получали, но переводы из-за рубежа тогда не доходили. Думал, никогда уже батю не увижу, даже на могилку съездить не удастся. Да вот уже в 2002 позвонил он мне домой. Оказывается, поняв, что на Украине ему жизни не будет, разослал документы с запросами в вузы СНГ и получил сразу несколько предложений. Выбрал Армавирское духовное училище, которое собирались преобразовать в духовную академию, а для этого нужны были профессора с именем.

Его же Армавир больше всего устраивал, так как там недалеко фермерствовал его младший сын Саша. Бывший заведующий закрытой лабораторией, занимающийся метановой микрофлорой, автор десятков изобретений, но без высшего образования. После публикации в пермской газете расширенного репортажа из местного клуба изобретателей ему, десятикласснику, сразу дали лабораторию. Учиться дальше он не стал. С приходом Михаила-Меченого лабораторию закрыли (батя считает, что её курировало КГБ). Не имея высшего образования, Саша устроился кочегаром- истопником в школу. Когда же началось фермерское движение, он, поклонник журналиста Юрия Черниченко и под влиянием последнего, стал фермером. Его друг по армейской подготовке, возглавлял новосозданную фермерскую организацию на Кубани. Вот Саша и бросил свою квартиру в Перми и переехал в Будёновское под Армавиром, где создал ферму. Благо, кредиты тогда были беспроцентными, техника дешёвой а земля ещё плодородной.

Батя продал квартиру в Днепропетровске и получил государственную в Армавире. Деньги дал сыну на полугрузовую Газель. Позвал меня Батя к себе на лето, приказал притащить внуков. Правда, старший у меня задавака, предпочел фюрерствовать над друзьями в студенческом пансионате в Коблево, но младший сынулька поехал со мною к деду. Не жалеет о том что съездил.

Посмотрел, как живут Люди. Батя - почетный гражданин города Армавира. Сам Путин присвоил ему вначале подполковника, а теперь полковника. По тем же документам, что наши чинуши советовали спустить в туалет, получает 5000-рублевую пенсию. Ходит читать лекции в духовном училище, так и не ставшем духовной академией, и в пединституте. Правда, не сам ходит. Мачеха его водит на лекции. Наши украинские врачи прописали ему напоследок такие глазные капли, от которых он ослеп навеки.

9 ноября 2000 года Папа Римский поздравил его с днём рождения. На День Победы он получает поздравительные телеграммы, подписанные лично Путиным, присвоившим ему звание подполковника по представлению за разминирование своей машиной минного поля в Финляндии, положившее началу мира с финнами, и полковника за освобождение Кракова и участие в планировании Висло-Одерской операции.

Слепой, выступает перед старшеклассниками с рассказами о своей военной молодости. Видел я тех старшеклассников, когда водил батю на любимое его место в центральном парке. Рядом, на площади, каждый вечер собирались юнгштурмовцы. Разыгрывают сцены рукопашного боя, маршируют колоннами. Маршируют с ревом: "За нами Путин и Сталинград, а в чистом поле система Град!". И страшно становилось бы мне от того рева, если бы, проходя мимо нас с батей, они не поднимали правую руку со сжатым кулаком вверх, и не раздавалось могучее "Слава героям!"

Походил я по городу. Тихий, светлый. В магазинах полно всего, цены почти такие же, как и у нас. Зарплаты выше в 3-7 раз. Жить, кажется, можно! Но вот на улице омоновцы у всех чёрненьких проверяют документы. У моего сына тёмные волосы. Постоянно трясли и его, так что он вскоре перестал ходить со мною по городу, а оставался с отцом и записывал его воспоминания. В городе терактов не было, но на сёла налетают бандиты, спустившиеся с гор. Жить тревожно.

На этот раз батя не только финансировал нам всю эту поездку, но и моему сынульке 10000 рублей подарил для обучения на курсах английского языка. Вот теперь я бате завидую. Я здесь чувствую себя пятым колесом в телеге. Если кто и внедряет мои разработки, так имеют с этого не люди, не я, а только сам хозяин. Да и то не всегда. Иногда тот хозяин такой тупой, что ни себе, ни людям. Поделюсь с Вами впечатлениями от своей работы в частном концерне "Симекс". Попал я в "Симекс" в 2001 году, после острой дискуссии в телестудии с новым ректором Львовского агроуниверситета академиком Владимиром Снитинским. Передача была посвящена селу. Тезка жаловался, что наша наука делала ставку лишь на крупнотоварного производителя и после уничтожения колхозов и совхозов оказалась беспомощной - нечего предложить фермеру с его полусотней гектаров земли, которые делают нерентабельным содержание тракторов и комбайнов при вечно возрастающей стоимости горючего. Какую рекомендовать ему систему земледелия? Какие оптимальные культуры и севообороты? Единоличнику же с его двумя гектарами вообще нечего предложить!

Я же рассказал телезрителям о разработках ученых Львовского агроуниверситета техники на конской тяге. Верней, не о новых разработках, а о восстановлении и модерниззации чертежей техники 20-х годов. Рассказал о новых, высокоурожайных сортах овощей и картофеля, рассчитанных именно на единоличников, которые вывели- взлелеяли ученые этого агроуниверситета. Рассказал об оборудовании для малой сельхозпереработки, которую выпускают 312 отечественных заводов, о своих комплексных безотходных технологиях. Не обиделся тезка. Пригласил вернуться в агроуниверситет. Мне, чтобы не утратить научной пенсии, как раз и надо было перед выходом на пенсию вернуться в вуз. Добрые намерения у него были, а вот средств на зарплату - как всегда! Да мне как раз та зарплата и не нужна была. Я деньги зарабатываю внедрением своих разработок. Вот и договорились мы с ним, что он зачисляет меня старшим научным сотрудником, ответственным исполнителем темы "оптимизация землепользования", а свои разработки буду внедрять и получать зарплату у его доброго знакомого, президента концерна "Симекс" Владимира Маркивского, которого сам Гладий уговорил заняться агробизнесом.

Земли концерн имеет в Липовецьком районе Винницкой области. Я потому и согласился, что именно на Винниччине, неподалеку от Липовцов, в лесничестве возле села Гущинцы Калиновського района, учился ходить. Там дед показал, как сажать деревья. Посадил я их там с ним не один десяток. После гибели деда в 1948 я там ни разу так и не был. Это предложение давало возможность побывать на Земле своего Детства. Скажу сразу, горьким было то свидание. Нашел я то место, напротив разрушенного железнодорожного моста через Западный Буг, недалеко от Янова, где когда-то было сельцо и лесничество в нем. Руины моста остались такими же, только съёжились от времени. А вот от села и лесничества даже следа не осталось:

Стоят вековые деревья,

Которые с дедом садил,

Но только исчезла деревня,

В которой впервые ходил.

Ни следа, ни дома, ни пашни -

Один захламленный пустырь,

Да прячет корявая чаща

Забытых могилок кресты…

Вот такой была моя встреча со страной Детства.

Но вернёмся к тому " настоящему Хозяину", как таких называет Иван Кириленко (вице- премьер по АПК).

Чтобы только попасть на прием в Маркивскому, пришлось за свой счет выехать в Липовецький район, где ему доверили свои земельные паи крестьяне с 5 сел Зозовского куста. Побывал в тех селах, заглянул в Липовецький архив. Оказывается, Липовецькие земли самые плодородные на Винниччине. Когда-то здесь были и самые высокие урожаи. Только проса стабильно собирали по 50 ц./га, а что уже говорить об яровых пшенице и ячмене...

По урожайности поля "Симекса" и нынче не последние в районе. Но не потому, что в "Симексе" урожаи высокие, а потому, что в других еще ниже!

(Продолжение следует)

 

 

Редакция газеты будет благодарна, если Вы найдете несколько минут, чтобы оставить Ваше мнение о статье в нашей Гостевой Книге