Мой дневник

 1   2   3   4   5   6   7   8   9   10     >>    

Ольга Тимофеенко      [19.01.2007 03:12]
---------------------------- О празднике Богоявления, Крещения Господня! -----------------------
 
Богоявлением называется праздник потому, что при Крещении Господа явилась миру Пресвятая Троица (Мф. 3, 13 - 17; Мк. 1, 9 - 11; Лк. 3, 21 - 22). Бог Отец глаголал с небес о Сыне, Сын крестился от святого Предтечи Господня Иоанна, и Дух Святой сошел на Сына в виде голубя. С древних времен этот праздник назывался днем Просвещения и праздником Светов, потому что Бог есть Свет и явился просветить "седящих во тме и сени смертней" (Мф. 4, 16) и спасти по благодати падший человеческий род.
 
В древней Церкви был обычай крестить оглашенных в навечерие Богоявления, так как Крещение и является духовным просвещением людей.
 
Начало праздника Богоявления восходит к апостольским временам. О нем упоминается в Апостольских постановлениях. От II века сохранилось свидетельство святителя Климента Александрийского о праздновании Крещения Господня и совершаемом пред этим праздником ночном бдении.
 
 
В III веке на праздник Богоявления известны беседы при Богослужении святого мученика Ипполита и святого Григория Чудотворца. В последующие столетия - с IV по IX век - все великие отцы Церкви - Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский, Иоанн Дамаскин проводили особые беседы о празднике Богоявления. Преподобные Иосиф Студит, Феофан и Византий написали много песнопений на этот праздник, которые поются и сейчас за Богослужением. Преподобный Иоанн Дамаскин говорил, что Господь крестился не потому, что Сам имел нужду в очищении, но чтобы, "водами погребсти человеческий грех", исполнить закон, открыть таинство Святой Троицы и, наконец, освятить "водное естество" и подать нам образ и пример Крещения.
 
 
Святая Церковь в празднике Крещения Господня утверждает нашу веру в высочайшую, непостижимую разумом тайну Трех Лиц Единого Бога и научает нас равночестно исповедовать и прославлять Святую Троицу Единосущную и Нераздельную; обличает и разрушает заблуждения древних лжеучителей, пытавшихся мыслью и словом человеческим объять Творца мира. Церковь показывает необходимость Крещения для верующих во Христа, внушает нам чувство глубокой благодарности к Просветителю и Очистителю нашего греховного естества. Она учит, что наше спасение и очищение от грехов возможно только силою благодати Святого Духа и потому необходимо достойно хранить эти благодатные дары святого Крещения для сохранения в чистоте той драгоценной одежды, о которой говорит нам праздник Крещения: "Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся" (Гал. 3, 27).
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Всю основную информацию, касающуюся праздника Богоявления, Крещения Господня можно почерпнуть здесь - http://www.pravoslavie.ru/news/block43.htm
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
Ольга Тимофеенко      [17.01.2007 21:00]
*************** Иван Шмелёв о Святках... ***************
 
Уехали в театр, а меня не взяли: горлышко болит, да и совсем не интересно. Я поплакал, головой в подушку. Какое-то «Убийство Каверлея», – должно быть, очень интересно, страшно. Потом погрыз орешков – ералаш: американские, миндальные, грецкие, шпанские, каленые... Всегда на Святках ералаш, на счастье. Каждому три горсти, – какие попадутся. Запустишь руку, поерошишь, – американских бы побольше, грецких и миндальных! А горсть-то маленькая, не захватишь, и все торопят: «ты не выбирай!» Всегда уж: кто побольше – тому и счастье. В доме тихо, даже жутко слушать. В лампе огонек привернут – Святки, а как будто будни. В зале елка, вяземские прянички совсем внизу и бусинки из леденцов... можно бы обсосать немножко, не заметят, – но там темно. Дни теперь т а к и е... «Бродят о н и, как без причалу!» Горкин знает из священных книг. Темным коридором надо, и зеркала там, в зале...
 
Я всматриваюсь в коридор: что-то белеет... печка? Маятник стучит в передней, будто боится тоже: выходит словно – «что-то... что-то... что-то...». В кухню убежать? И в кухне тихо, куда-то провалились. Бисерный попугай глядит с подушки на диване, – будто не хохолок, а рожки?.. Дни такие, а все куда-то провалились. И лампу привернули, – будто и она боится. Солдатиков расставить? Что это... ручкой двери?.. Меня пронзает, как иголкой. Кто-то там ступает, храпит...? Нет, это у меня в груди, от кашля. Черное окно не занавесили, смотрит оттуда кто-то, темное лицо... – мороз?
 
– Ня-ня-а!.. – кричу я, в страхе.
 
Гукает из залы. Ноги зудятся и хотят бежать. Но страшно: темно в передней, под лестницей чуланчик. В такие дни всегда бывает: возьмут – и... Горкину в мастерской недавно... плотник Мартын привиделся! «Им крещеный человек теперь... зарез!» Самая им теперь жара, некуда податься, Святки. К Горкину бы в мастерскую, в короли бы похлестаться...
 
Вдруг – тупп! Щелкнуло как в зале...? Конфетина упала с елки... сама? Балуют...
 
В темном коридоре, в глубине – как будто шорох. В углу у печки – кочерга, железная нога, вдруг грохнется? Ночью недавно так... Разводы на буфете, будто лица, смотрят. И кресло смотрит, выпирает пузом. И попугай моргает. Все начинает шевелиться. Боммм... Часы!.. шесть, семь, восемь. А все куда-то провалились. Кот это? Идет по коридору, светится глазами. А вдруг не Васька?.. Если покрестить... Крещу, дрожа. Нет, настоящий.
 
– Вася-Вася... кис-кис-кис!..
 
Кот сел, зевает, поднял лапку флагом, вылизывает под брюшком, – к гостям. А все куда-то провалились. И нянька, дура...
 
Трещит на кухне дверь с морозу, кто-то говорит. Ну, слава Богу. Входит нянька. На платке снежок.
 
– Куда ходила, провалилась?..
 
– Ряженых у скорняков глядела. Не боялся, а?
 
– Боялся. Все-то провалились...
 
– Не серчай уж. На, сахарного петушка.
 
Ряженых глядела, а я сиди. Это ничего, что кашель. И в театры не взяли. Маленький я, вот все и обижают. Горкин один жалеет.
 
– К Горкину сведи.
 
– Эна, он уж давно полег. Ужинай-ка, да спать.
 
– Няня, – прошу я, – нынче Святки... сведи уж ужинать на кухню, к людям.
 
Не ведено на кухню, но она ведет.
 
На кухне весело. Бегают прусачки по печке, сидят у лампочки, – все живая тварь! Приехал из театров кучер – ужинать послали. Говорит – «народу, прямо... не подъедешь к кеятрам! Мороз, лошадь не удержишь, костры палят. Маленько, может, поотпустит, снежком запорошило». Пахнет морозом от Гаврилы и дымком, с костров. Будто и театром пахнет.
 
– Нонче будут долго представлять. Все кучера разъехались. К одиннадцати велели подавать.
 
Тут и старый кучер, Антипушка, – к обедне только теперь возит. Рассказывает, как на Святках тоже в цирки возил господ, старушку чуть не задавил, такая метель была-а... праздники, понятно. И вдруг – вот радость! – входит Горкин. Василь-Василичу Косому и ему – харчи особые. Но сегодня Святки, Василь-Василич в Зоологическом саду, публику с гор катает, вернется поздно. Одному-то скучно, вот и пришел на кухню, к людям.
 
Его усаживают в угол, под образа, где хлебный ящик. Он снимает казакинчик, и теперь – другой, не строгий: в ситцевой рубахе и жилетке, на шее платочек розовый. Он сухенький, с седой бородкой, как святые. «Самый справедливый человек», но только строгий. А со иной не строгий. При нем, когда едят, не смейся. Пальцем погрозится – и затихнут. Меня усаживают рядом с ним, на хлебный закромок, повыше. Рядом со мной Антипушка. Потом Матреша, горничная «пышка», розы на щеках. Дворник Гришка, «пустобрех-охальник». Гаврила-кучер, нянька. Старая кухарка, с краю. Горкин не велит щипать Матрешу, грозится: «беса-то не тешь за хлебцем!»
 
– Сама щипается, Михал Панкратыч... – жалуется Гришка. – Я, как монах!
 
Матреша его ложкой по лбу – не ври, брехала!
 
Хлеб режет Горкин, раздает ломти. Кладет и мне: огромный, все лицо закроешь.
 
– С хлебушка-то здоровее будешь, кушай. И зубки болеть не будут. У меня гляди, – какие! С хлебца да с капустки.
 
Я не хочу бульонца, а как все. Горкин дает мне собственную ложку, кленовку, «от Троицы». У ней на спинке церковки с крестами, а где коковка – вырезана ручка, «трапезу благословляет», так священно. Вкусная, святая ложка. Щи со свининой – как огонь, а все хлебают. Черпают из красной чашки, несут ко рту на хлебце, чтобы не пролить, и – в рот, с огнем-то! Жуют неспешно, чавкают так сладко. Слышно, как глотают, круто.
 
– Носи, не удавай! – толкает Теркин. – Щи-то со свининкой, Рождество. Вкусно, а? То-то и есть. Хлебушком-то заминай, потуже.
 
Отрезывает новые ломти. Выхлебали все, с подбавкой. Горкин стучит по чашке:
 
– Таскай свининку, по череду!
 
Славно, по порядку. И я таскаю. На красном деревянном блюде дымится груда красной солонины. Миска огурцов соленых, елочки на них, ледок. Жуют, похрустывают, сытно. Горкин и мне кладет: «поешь, с жирком-то!» Я стараюсь чавкать, как и все. Огурчика бы?..
 
– В грудке у тебя хрипит, нельзя огурчика.
 
Жуют, молчат. Белая, крутая каша, с коровьим маслом. Съели. Гаврила просит подложить. Вываливают из горшка остатки.
 
– Здоров я на еду! – смеется кучер. – Еще бы чего съел... Матрешу разве? Али щец осталось...
 
– Щец вылью, доедай... хорошая погода станет, – говорит кухарка.
 
– А, давай. Морозно ехать.
 
Горкин встает и молится. И все за ним. И я. Сидят по лавкам. Покурить - уходят в сени.
 
– Святки нонче, погадать бы, что ли? – говорит Матреша. – Что-то больно жарко...
 
– С жиру жарко, – смеется Гришка. – Ай, в короли схлестаться? Ладно, я те нагадаю:
 
Гадала, гадала,
С полатей упала,
На лавку попала,
С лавки под лавку,
Под лавкой Савка,
Матреше сладко!
 
 
– Я б тебе нагадала, да забыла, как собака по Гришке выла!
 
– Будет вам грызться, – говорит строго Горкин. – А вот, погадаю-ка я вам, с тем и зашел. Поди-ка, Матреш, в коморку ко мне... там у меня, у божницы, листок лежит. На, ключик.
 
Матреша жмется, боится идти в пустую мастерскую: еще чего привидится.
 
– А ты, дурашка, сернички возьми, да покрестись. Мартын-то? Это он мне так, со сна привиделся, упокойник. Ничего, иди... – говорит Горкин, а сам поталкивает меня.
 
Матреша идет нехотя.
 
– Вот у меня Оракул есть, гадать-то... – говорит Гаврила, – конторщик показать принес. Говорит – все знает! Оракул...
 
Он лезет на полати и снимает пухлую трепаную книжку с закрученными листочками. Все глядят. Сидит на крышке розовая дама в пушистом платье и с голыми руками, перед ней золотое зеркало на столе и две свечки, а в зеркале господин с закрученными усами и в синем фраке. Горкин откладывает странички, а на них нарисованы колеса, одни колеса. А как надо гадать – никто не знает. Написано между спицами – «Рыбы», «Рак», «Стрелец», «Весы»... Только мы двое с Горкиным грамотные, а как надо гадать – не сказано. Я читаю вслух по складам: «Любезная моя любит ли меня?», «Жениться ли мне на богатой да горбатой?», «Не страдает ли мой любезный от запоя?»... И еще, очень много.
 
– Глупая книжка, – говорит Горкин, а сам все меня толкает и все прислушивается к чему-то. Шепчет:
 
– Что будет-то, слушь-ка... Матреша наша сейчас...
 
Вдруг раздается визг, в мастерской, и с криком вбегает вся белая, Матреша.
 
– Матушки... черт там, черт!.. ей-ей, черт схватил, мохнатый!..
 
Все схватываются. Матреша качается на лавке и крестится. Горкин смеется:
 
– Ага, попалась в лапы!.. Во, как на Святках-то в темь ходить!..
 
– Как повалится на меня из двери, как облапит... Не пойду, вовеки не пойду...
 
Горкин хихикает, такой веселый. И тут все объясняется: скрутил из тулупа мужика и поставил в двери своей каморки, чтобы напугать Матрешу, и подослал нарочно. Все довольны, смеется и Матреша.
 
– На то и Святки. Вот я вам погадаю. Захватил листочек справедливый. Он уж не обманет, а скажет в самый раз. Сам царь Соломон Премудрый! Со старины так гадают. Нонче не грех гадать. И волхвы гадатели ко Христу были допущены. Так и установлено, чтобы один раз в году человеку судьба открывалась.
 
– Уж Михаила Панкратыч по церковному знает, что можно, – говорит Антипушка.
 
– Не воспрещается. Царь Саул гадал. А нонче Христос родился, и вся нечистая сила хвост поджала, крутится без толку, повредить не может. Теперь даже которые отчаянные люди могут от его судьбу вызнать... в баню там ходят в полночь, но это грех. Он, понятно, голову потерял, ну и открывает судьбу. А мы, крещеные, на круг царя Соломона лучше пошвыряем, дело священное.
 
Он разглаживает на столе сероватый лист. Все его разглядывают. На листе, засиженном мухами, нарисован кружок, с лицом, как у месяца, а от кружка белые и серые лучики к краям; в конце каждого лучика стоят цифры. Горкин берет хлебца и скатывает шарик.
 
– А ну, чего скажет гадателю сам святой царь Соломон... загадывай кто чего?
 
– Погоди, Панкратыч, – говорит Антипушка, тыча в царя Соломона пальцем. – Это и будет царь Соломон, чисто месяц?
 
– Самый он, священный. Мудрец из мудрецов.
 
– Православный, значит... русский будет?
 
– А то как же... Самый православный, святой. Называется царь Соломон Премудрый. В церкви читают – Соломоново чте-ние! Вроде как пророк. Ну, на кого швырять? На Матрешу. Боишься? Крестись, – строго говорит Горкин, а сам поталкивает меня. – Ну-ка, чего-то нам про тебя царь Соломон выложит?.. Ну, швыряю...
 
Катышек прыгает по лицу царя Соломона и скатывается по лучику. Все наваливаются на стол.
 
– На пятерик упал. Сто-ой... Поглядим на задок, что написано?..
 
Я вижу, как у глаза Горкина светятся лучики-морщинки. Чувствую, как его рука дергает меня за ногу. Зачем?
 
– А ну-ка, под пятым числом... ну-ка?.. – водит Горкин пальцем, и я, грамотный, вижу, как он читает... только почему-то не под 5: «Да не увлекает тебя негодница ресницами своими!» Ага-а... вот чего тебе... про ресницы, негодница! Про тебя сам царь Соломон выложил. Не-хо-ро-шо-о...
 
– Известное дело, девка вострая! – говорит Гришка. Матреша недовольна, отмахивается, чуть не плачет. А все говорят: правда, сам царь Соломон, уж без ошибки.
 
– А ты исправься, вот тебе и будет настоящая судьба! – говорит Горкин ласково. – Дай зарок. Вот я тебе заново швырну... ну-ка?
 
И читает: «Благонравная жена приобретает славу!» Видишь? Замуж выйдешь, и будет тебе слава. Ну, кому еще? Гриша желает...
 
Матреша крестится и вся сияет. Должно быть, она счастлива, так и горят розы на щеках.
 
– А ну, рабу Божию Григорию скажи, царь Соломон Премудрый...
 
Все взвизгивают даже, от нетерпения. Гришка посмеивается, и кажется мне, что он боится.
 
– Семерка показана, сто-ой... – говорит Горкин и водит по строчкам пальцем. Только я вижу, что не под семеркой напечатано: «Береги себя от жены другого, ибо стези ея... к Мертвецам!» – Понял премудрость Соломонову? К мертвецам!
 
– В самую точку выкаталось, – говорит Гаврила. – Значит, смерть тебе скоро будет, за чужую жену!
 
Все смотрят на Гришку задумчиво: сам царь Соломон выкатал судьбу! Гришка притих и уже не гогочег. Просит тихо:
 
– Прокинь еще, Михал Панкратыч... может, еще чего будет, повеселей.
 
– Шутки с тобой царь Соломон шутит? Ну, прокину еще... Думаешь царя Соломона обмануть? Это тебе не квартальный либо там хозяин. Ну, возьми, на... 23! Вот: «Язык глупого гибель для него!» Что я тебе говорил? Опять тебе все погибель.
 
– На смех ты мне это... За что ж мне опять погибель? – уже не своим голосом просит Гришка. – Дай-ка, я сам швырну?..
 
– Царю Соломону не веришь? – смеется Горкин. – Швырни, швырни. Сколько выкаталось... 13? Читать-то не умеешь... про-читаем: «Не забывай етого!» Что?! Думал, перехитришь? А он тебе – «не забывай етого!».
 
Гришка плюет на пол, а Горкин говорит строго:
 
– На святое слово плюешь?! Смотри, брат... Ага, с горя! Ну, Бог с тобой, последний разок прокину, чего тебе выйдет, ежели исправишься. Ну, десятка выкаталась: «Не уклоняйся ни направо, ни налево!» Вот дак... царь Соломон Премудрый!..
 
Все так и катаются со смеху, даже Гришка. И я начинаю понимать: про Гришкино пьянство это.
 
– Вот и поучайся мудрости, и будет хорошо! – наставляет Горкин и все смеется.
 
Все довольны. Потом он выкатывает Гавриле, что «кнут на коня, а палка на глупца». Потом няне. Она сердится и уходит наверх, а Горкин кричит вдогонку: «Сварливая жена, как сточная труба!»
 
Царя Соломона не обманешь. И мне выкинул Горкин шарик, целуя в маковку: «не давай дремать глазам твоим».
 
Все смеются и тычут в слипающиеся мои глаза: вот так царь – Соломон Премудрый! Гаврила схватывается: десять било! Меня снимают с хлебного ящика, и сам Горкин несет наверх.
 
Милые Святки...
 
Я засыпаю в натопленной жарко детской. Приходят сны, легкие, розовые сны. Розовые, как верно. Обрывки их еще витают в моей душе. И милый Горкин, и царь Соломон – сливаются. Золотая корона, в блеске, и розовая рубаха Горкина, и старческие розовые щеки, и розовенький платок на шее. Вместе они идут куда-то, словно летят по воздуху. Легкие сны, из розового детства...
 
Звонок, впросонках. Быстрые, крепкие шаги, пахнет знакомым флердоранжем, снежком, морозом. Отец щекочет холодными мокрыми усами, шепчет – «спишь, капитан?». И чувствую я у щечки тонкий и сладкий запах чудесной груши, и винограда, и пробковых опилок...
 
 
Глава "Круг царя Соломона"
из книги "Лето Господне"
 
 
Иван Шмелёв
 
 
 
Ольга Тимофеенко      [13.01.2007 02:11]
На любимом мной сайте прочла удивительно добрый рассказ о православных: начиная от дворников, заканчивая священником...
Очень советую, даже если Вы атеист, почитать этот рассказ - ведь в нём столько света и человеческой любви автора к своим персонажам! Спаси Господи нас всех!
 
Итак,
 
****************************************************************************
 
12 / 01 / 07
 
 
Владимир Крупин "ЗИМНИЕ СТУПЕНИ"
 
 
Вятское село Великорецкое. Именно то село, где шестьсот лет назад явилась чудотворная икона святителя Николая. В начале лета сюда идет многолюдный крестный ход из Вятки, и вообще все лето здесь полным-полно приезжающих – и молящихся, и просто любопытных.
 
 
Великорецкое зимой. Фото Вятской епархии
 
Места удивительной красоты, взгляд с горы, на которой стояла сосна с иконой, улетает в запредельные пространства. Небольшая, похожая на Иордан, река, источник и купальня около нее очень притягательны. В реке купаются, а кто посмелее, тот погружается в ледяную купель. Зимой купель перемерзает, но источник все льется и льется. Только нет у него, как летом, очереди – пусто на берегу. Но в церковные праздники все-таки вода льется не только в реку, но и в баночки, и в бутылочки: это старухи после службы приходят за святой водой.
 
Пусто зимой в селе, заснежено, просторно. Даже и старухи эти, что стоят на службе в церкви и ходят за водой, не местные, а из районного центра, приезжают на автобусе, который ходит два раза в день, а иногда ни разу. Но в праздники ходит.
 
Накануне Рождества двое мужчин, Аркаша и Василий, делают ступени к источнику. Оба одного года, обоим за пятьдесят, но Василий выглядит гораздо старше: судьба ему выпала нелегкая. Всю жизнь, лет с четырнадцати, на тракторе, в колхозе. Нажил дом, вырастил детей. Дети поехали в город. Жена умерла. Дети уговорили продать дом, чтобы им купить квартиру. Купили. А недавно сын попал в одну историю, ему угрожала или тюрьма, или смерть от дружков. Надо было откупаться. Продали квартиру, сын сейчас живет у родителей жены, а Василий здесь, из милости, у дальних родственников, в бане.
 
Аркаша молод и крепок на вид, в бороде – ни одной сединки. Аркаша – городской человек, приехал сюда по настоянию жены, она певчая в церкви. Руки у Аркаши сноровистые, батюшка постоянно о чем-то просит Аркашу. Аркаша, конечно, руководит Василием.
 
Василий работает ломом, Аркаша подчищает лопаткой.
 
– Дожди на Никольскую ударили, экие страсти, – говорит Василий, – всегда Никольские были морозы, а тут дожди. Но уж рождественские свое берут. – У Василия на красных щеках замерзшие слезы. Телогрейку он давно снял, разогрелся, Аркаша в тулупчике.
 
– Но уж зато сколько «спасибо» завтра от старух услышим, – разгибается Василий.
 
– Похвала нам в погибель, – рад поучить Аркаша, – нам во спасение надо осуждение и напраслину, а ты спасибо захотел.
 
– Не захотел, а знаю, что старухи пойдут, благодарить будут. Какая тут погибель?
 
– Плохо ты знаешь Писание, – укоряет Аркаша. – Вот ты знаешь рождественский тропарь? Нет, не знаешь. А завтра в церкви запоют, и ты будешь стоять и ничего не понимать. Но это-то должен знать: «Слава в вышних Богу, на земли мир, в человецех благоволение». А? Ангельское пение в небесах слышали пастухи. Пастухом был небось? Вот, а ангельского пения не слышал. Так ведь? По нашему недостоинству. В мир пришел Спаситель – и не узнали! – с пафосом произносит Аркаша. – Места в гостинице не нашлось, в ясли положили Богомладенца – Царя Вселенной!
 
– Я в хлеву часто ночевал, – простодушно говорит Василий. – Снизу сенная труха, сверху сеном завалюсь, корова надышит, в хлеву тепло. Она жует всю ночь, я и усну. Утром она мордой толкает, будит... – Василий спохватывается, заметив, как насмешливо глядит на него Аркаша, и начинает усердно откалывать куски льда.
 
Аркаша учит дальше:
 
– По замыслу Божию, мы равны ангелам.
 
– Нет, – решительно прерывает Василий, – это уж, может, какая старуха, которая от поста и молитв высохла, светится, – та равна, а мы – нет. Я, по крайней мере. Близко к этому не стою. Ты – конечно. Ты понятие имеешь.
 
– Я тоже далек, – самокритично говорит Аркаша. – Были б у нас сейчас деньги, мы б не ступени делали, а пошли б и выпили.
 
– Вначале б доделали,– замечает Василий.
 
– Можно и потом доделать, – мечтает Аркаша, но спохватывается:
 
– Да, Вася, в Адаме мы погибли, а во Христе воскресли. Так батюшка говорит. Христос – истина, а учение Его – пища вечной истины. Это я в точности запомнил. У меня память сильно сильная. Вот и на заводе – придут из вузов всякие инженеры, а где какой номер подшипника, какая насадка – все ко мне…
 
Батюшка уже сходил в церковь, все подготовил для вечерней службы, велел послушнику Володе не жалеть дров, вернулся в дом и сидит, готовит проповедь на завтра. Перебирает записи, открывает семинарские тетради. Так много хочется сказать, но из многого надо выбрать самое необходимое. Батюшка берет ручку и мелко пишет, шепча и повторяя фразы: «Мы не соединимся со Христом, пока не пробудим в себе сознание греховности и не поймем, что нашу греховную немощь может исцелить только Врач Небесный». Откладывает ручку и вздыхает. Когда батюшка был молод, принимал сан, то дерзал спасти весь мир. Потом служил, бывал и на бедных, и на богатых приходах и уже надеялся спасти только своих прихожан. А потом думал: «Хотя бы уж семью свою спасти». Теперь батюшка ясно понимает, что даже самому ему и то спастись очень тяжело.
 
– Ох-хо-хо, – говорит он, встает, крестится на красный угол, на огонек лампадки и подходит к морозному окну.
 
Последнее на сегодня солнечное сияние розоватит морозные узоры. Тихо в селе. Из труб выходят сине-серые столбики дыма. «Так и молитвы наши, – думает батюшка, – яко дым кадильный». Он возвращается к столу и записывает: «Благодатная жизнь возникает по мере оскудения греха». «Нет, надо проще, – думает батюшка, но тут же возражает себе: – Но куда проще говорил Господь Каину, а тот умножал свои грехи. Праведный Ной разве не призывал покаяться? То же и праведный Лот. И не слушали. И на горы приходили воды, и огненная сера падала на Содом и Гоморру. Проходили воды, смывавшие нечестия, но проходил и страх гнева Божия, опять воцарялся порок, плясали вокруг золотого тельца – опять все сначала. Господи, как же ты терпелив и многомилостив! Строили столп вавилонский, чтобы увековечить себя, свою гордыню. Господь смешением языков посрамил гордыню человеческую, они же стали воздвигать башни в себе. И опять Господь попустил свободу их сердцам, чтобы сердца их сами увидали гибель. Нет, не увидали. Через Моисея дал законы и обличил немощь человеческую – и опять: разве послушали?»
 
Батюшка снова встает, снова крестится, кладет три поклона и уже не замечает, что говорит вслух:
 
– Пророки говорили и умолкли, дал время Господь выбрать пути добра и зла, жизни и смерти. Всегда-всегда был готов Господь спасти, но люди сами не хотели спастись. И когда прииде кончина лета, кончина обветшавших дней, послал Господь Сына Своего Единороднаго в палестинские пределы.
 
Мысли батюшки улетают в Вифлеем. За всю жизнь батюшка так и не смог побывать на Святой земле, может, оттого так обостренно и трогательно он старается представить всю ее: и Назарет, и эти ступени, которые вели к источнику Благовещения, и ступени к пещере, в которой, повитый пеленами, лежал Богомладенец и куда вела звезда, и неграмотных пастухов, и образованных волхвов, и ступени на Голгофу. Батюшка всегда плачет, когда представляет Божию Матерь, стоящую у Креста. Сын умирал на Ее глазах. Сын! Господи, только по Его слову сердце Ее не разорвалось – еще много Ей предстояло трудов.
 
– Дедушка, – влетает в комнату внучка, – а Витька говорит, что игрушки на елке – это слезы, что это ты говорил. Какие же это слезы?
 
– А, – вспоминает батюшка, – да, говорил. Видишь, Катюша, у нас елочка, а на юге пальма. Пальма же ближе к Вифлеему. Все деревья собрались славить Рождество Христа, а елочка опоздала, ей же далеко. Опоздала и заплакала. У нас холодно, слезки замерзли. Господь ей сказал: «Все твои слезы будут тебе как драгоценности?» Вот мы и наряжаем с тех пор елочку.
 
– А еще Витька сказал, – ябедничает дальше внучка, – что Дед Мороз – это не Дед Мороз, а Санта-Клаус, американский, говорит. Да, дедушка?
 
– Нет. Санта-Клаус – это святой Николай. Какой же он американский? Он христианский, православный.
 
Внучка улетает. Батюшка облачается к вечерней службе. Он любит вечерние службы. У печки обязательно дремлет приехавший заранее старичок, которому негде ночевать, но который просыпается точно к елеопомазанию. Любит батюшка исповедовать именно вечером, без торопливости, спокойно, читая корявые строчки незамысловатых грехов: «Невестка обозвала меня, а я не стерпела и тоже обозвала, каюсь…».
 
Рождественское утро. Кто-то приехал еще до автобуса, успел уже побывать на источнике.
 
– Ой, Аркадий, – благодарят громко женщины, – это, ведь такая красота, прямо как в санатории ступеньки! А мы шли, переживали – как попадем?
 
– Думали, как Суворов через Альпы, да? – довольно шутит Аркаша.
 
И в автобусе народу битком, и в церкви стеной. Василий забивается в самый конец, за печку, видит, что вьюшка на печке хлябает в своем гнезде и около нее поддымлено, закоптилось. Василий вспоминает, что у него в предбаннике есть глина и белила, и решает завтра же починить печку.
 
Начинается служба. Конечно, Василий не понимает многих слов, не понимает всего пения, но ему так хорошо здесь, так умилительно глядеть на горящие свечи, слушать батюшку, согласный молитвенный хор, видеть, как открываются и закрываются царские врата, как летит оттуда, из алтарного окна, сверкание рождественского солнца, и вдыхать сладкий запах кадильного ладанного дыма. Василию становится жарко, хотя он заранее снял телогрейку и стоит в старом свитере сына. Он чувствует, что нос у него расклеивается, думает: «Где это я простыл?» Достает носовой платок, высмаркивается тихонько и ощущает, что у него мокрые глаза. Он понимает, что это от умиления, от того, что так хорошо ему давно не было, что вот он, всеми брошенный, никому не нужный, нужен и дорог Господу, что Господь его не оставил, что ноги, слава Богу, носят, руки работают, никому не в тягость, голова соображает… Что еще? Может, еще какую работу найдет, чтоб сыну помогать. «Пусть бы все на меня валилось, – думает Василий, – еще же и мать, покойница, говорила: “Кого Бог любит, того наказывает”». И это, материнское, вспомнилось ему именно сейчас, в церкви, значит, жило в нем и ждало минуты для утешения. «Любит меня Бог, – понимает Василий. – Любит. Ведь сколько же раз я мог умереть, погибнуть, замерзнуть, спиться мог запросто, а живу». Василий украдкой вытирает рукавом слезы.
 
Аркадий стоит впереди всех, размашисто крестится. Но ему не до молитвы, надо готовить емкости для водосвятия. Он выходит на паперть и кричит проходящему соседу:
 
– А по какому праву службу прогуливаешь?
 
– Ты ж знаешь, я в церковь не хожу, – отвечает сосед.
 
– Надо, – сурово назидает Аркаша. – А если в церковь не пошел, ставь бутылку, я за тебя свечку ставлю.
 
Сосед смеется и бежит дальше.
 
Аркаша разбивает лед в бочке, начерпывает воды в ведра, несет в церковь. Батюшка заканчивает проповедь:
 
– …и каждому, и всем нам дается время на покаяние. Долготерпелив, милостив Господь, не до конца прогневается, говорят святые отцы. Но мы-то, грешные, доколе будем полнить чашу греховную, доколе? Ведь уже через край льется…
 
Батюшка долго молчит. Слышно, как потрескивают свечи. Звонят колокола. В морозном солнечном воздухе звуки их чисты и слышны далеко окрест.
 
 
****************************************************************************
___________________
Ольга Тимофеенко      [11.01.2007 16:56]
С большим удовольствием прочитала несколько статей нашего современника, а также коллеги по перу - Андрея Алякина - о русской поэзии... В них он излагает много интересных, глубоких мыслей и я просто не могу не привести некоторые из них, мне особо запомнившееся...
 
Итак, все мысли Андрея Алякина мною приводятся полностью, как написаны в его статьях и взяты с его официального сайта. Даю ссылку, где эти статьи можно прочесть полностью, а заодно узнать об авторе, их написавшем - http://www.alyakin.ru/biogr.html
 
С Андреем Алякиным я ни лично, ни заочно не знакома, так что это не реклама! Но мне импонируют его не заурядная личность и пронизанное болью за современную Россию, а также наполненное, как радуга, всеми цветами творчество, в котором он отражает всю свою жизнь:)
 
 
Итак, Андрей Алякин о русской поэзии...
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Творчество - процесс необъяснимый и зачастую неожиданный. Это не экономика, в которой все развивается по вполне логичным законам, и главное - эти законы знать.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Чтобы отнять у русских поэзию, надо заменить русских на других. Поэзия у нас в генокоде.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Поэзия разве что учит видеть за конкретными ситуациями "большие темы".
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Поэзия дает возможность обществу осознать меру своего падения. Осознав это, общество постепенно поднимается с колен. Поэзия не переделывает мир, не валит режимы. Она спасает души от столбняка обыденности.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Поэты вместе с писателями всегда искали рая на земле, искали и находили богооткровенные истины. Но нигде, кроме как в России, поэты не платили за эти истины жизнью, не иллюстрировали своей гибелью меру страшного давления времени.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Поэзия в корне своем молитвенна, сакральна. Таковы все священные книги. Но еще поэзия, в отличие от молитвы, содержит в себе тончайший механизм ассоциаций, отражающий мистическое всеединство мира, сопрягающее все сущее таинственными связями. Эти связи формулируют параллельный рисунок реальности, как бы "объясняющий" события. Наконец, поэзия музыкальна. Она - "говорящая музыка". И молитвенность, и ассоциативность, и музыкальность поэзии делают ее, как, впрочем, и музыку (и, во вторую очередь, живопись), отражением высшей гармонии, отзвуком трансцендентного.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Духовная революция немыслима вне религиозных координат. Однако главным узлом русской драмы стала вовсе не борьба сторонников духовной революции с адептами революции социальной, а отвержение Бога интеллигенцией и народом и предательство монархии. Вот это и повлекло за собой вселенскую кару.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Если общество глухо, поэты не виноваты. Культурный эфир - система медийных труб и лифтов, связующих нацию с элитой, креативным культурным слоем, - забита, как уши ватой, массовой культурой. Система, создающая массовую культуру, очень сильна. Умеет манипулировать любыми идеологиями, любыми культурными контекстами. Умеет "переваривать" и приручать любых бунтарей. Легко превращает творцов в упитанную самодостаточную номенклатуру. Но Большое Слово все равно сильней Системы. Оно как лазер, прожигает все и вся. Система сильна, пока не зазвучало Слово.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
...в России где-то с начала ХХ века сложился устойчивый образ поэта "не от мира сего", полупророка-полуюродивого.
 
Здесь поэт - предстоятель и ответчик перед Богом за поруганный и богооставленный народ. Характерно, что русская лирика экстатична, заклинательна, близка по тональности к молитве.
 
Есенин, Клюев, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, даже Пастернак (самый из них респектабельный), Бродский, Губанов и другие - сплошь были трагическими личностями. Концентрировали в себе нравственный опыт нации, пропущенной в трех поколениях через такие коллизии, которые западным поэтическим собратьям и в самом страшном сне явиться не могли никак. Несли в себе национальные боль, ужас и надежду. Такие люди не могли жить как обыватели.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Поэзия вырастает на страдании, на восторге, на победе. Пока люди будут жить подлинными, а не унифицированными телевизионными страстями, поэзия будет жить - даже в форме наскальной живописи. Теперь о ритме жизни. Авангард пожил себе, стал классикой и умер. Мир тем временем спокойно вползал в постиндустриальную цивилизацию и поэтически вдохновлялся чем угодно, только не авангардом. Массовая культура на то и массовая, что угождает любому недалекому вкусу, манипулирует любыми эпохальными стилями, любыми культурными контекстами. Настоящая поэзия в наше время в стилевом отношении может быть любой. Поэзией она является лишь постольку, поскольку сопротивляется массовой культуре, бунтует против всесмешения и всеусреднения. В ХХI веке на фоне расцвета генной инженерии и нанотехнологий, тотальной виртуализации административной и финансовой деятельности люди все равно будут одновременно читать Гомера, Байрона, Верлена и Эллиота. Бытие не определяет поэтическое сознание.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Я часто вспоминаю то время - получившее название "Времени колокольчиков", то есть легендарной поры русского рока. Период оттепели после долгой зимы. Период радости, когда сочетание слов пусть и плохо срифмованных, давало ощущение какой-то предстоящей радости и свободы. Рок того времени действительно был звонко звучащими колокольчиками. Мы радовались за тех, у кого получалось: за Башлачева и Шевчука, Майка и Кинчева. Русский рок был живым. Рок не требовал платы, платой была жизнь. К сожалению многих уже нет с нами, но, тем не менее, я часто вспоминаю эти квартирные концерты, когда из трех аккордов рождалась песня. Со "Временем колокольчиков" я связываю весну русского рока. К сожалению, "время колоколов" в России так и не наступило.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
 
 
Надеюсь, мою Родину оберегают ангелы-хранители, которые спасут ее в очередной раз, а поэзия должна найти себя и на этом повороте русской истории. Думаю, найдет.
 
 
 
--------------------------------------------------------------------------------
Ольга Тимофеенко      [08.01.2007 07:09]
Дорогие коллеги по перу и читатели!
 
Разрешите с Вами поделиться радостью, связанной с чудесным православным праздником - Рождеством Христовым!
 
**********************************************************************
 
Пока не буду писать о Рождестве от себя лично, т.к. об этом чудесном празднике есть много прекрасной информации...
 
И вот одна из них, взятая мной с официального сайта Крутицкого патриаршего подворья - http://www.krutitsy.ru/index.php?id=38
 
 
**********************************************************************
 
Праздник Рождества Христова - это торжество примирения человека с Богом, предвозвещение искупительного подвига Сына Божия и обновления пораженной грехопадением прародителей человеческой природы. Не случайно поэтому День Рождества Христова в церковном календаре - второй по значимости после Пасхи.
 
Господь Иисус наш, Христос, истинный Бог и истинный Человек, родился от Пресвятой Девы Марии в иудейском городе Вифлееме. В то время римский император Август, под властью которого находилась Иудея, объявил перепись всего народа: каждый должен был записаться в том месте, откуда был родом. Поэтому праведный Иосиф, которому была обручена Пресвятая Дева, отправился с Ней в Вифлеем - город Давидов (так как сам Иосиф Обручник принадлежал к роду святого царя и пророка Давида). В Вифлееме для них не нашлось свободного места в гостинице; поэтому праведному Иосифу и Пресвятой Деве пришлось искать себе приют за городом - в пещере (вертепе), куда загоняли скот. Именно там, в скромной, убогой обстановке, в ночной тиши свершилось дивное чудо, превосходящее законы человеческого естества, - Рождение Божественного младенца.
 
Первыми о чуде узнали пастухи, охранявшие свой скот недалеко от пещеры. Извещенные ангелом, они поспешили к месту чуда и поклонились воплотившемуся Богу. Вслед за ними к месту Рождества Христова пришли волхвы - восточные мудрецы, узнавшие о произошедшем по появлению необычной звезды (именуемой Вифлеемской), которая и привела их к пещере.
 
**********************************************************************
 
Кроме того, не могу не дать ссылочку на Рождественское Послание Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, которое в праздничную Рождественсую ночь зачитывалось во всех православных храмах России... Оно находится вот здесь - http://www.pravoslavie.ru/news/070105180804
 
**********************************************************************
 
И, напоследок, приведу текст чудесной смс-ки, полученной мной на Рождество от моей подруженьки Лизоньки Молодовской:) Мне кажется, в нём очень просто и правильно отображается смысл Рождества Христова!
 
И с морозом нам тепло:
Греет БОЖЬЕ СЛОВО -
Каждый счастлив, что пришло
РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО!!!
 
**********************************************************************
 
Мира, радости, добра, счастья, любви и света, моя любимая планета!!!!!

 1   2   3   4   5   6   7   8   9   10     >>    

Ольга Тимофеенко
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Закрыть

Rambler's Top100



Besucherzahler ukraine woman
счетчик посещений
Здесь находится аттестат 
нашего WM идентификатора 435056360409
Проверить аттестат

Статистика
Сообщений
62
Ответов
9