Мой дневник
 Ольга Немежикова [20.11.2017 12:18] |
(Продолжение) Роль критики в современной литературе Круглый стол на Форуме молодых писателей Вопросы литературы 2017, 3 Константин Комаров.(...)на липкинском семинаре журнала «Вопросы литературы», где каждый год присутствуют критические произведения в диапазоне от классического литературоведческого анализа до каких-нибудь совершенно прекрасных экспериментальных вещей. Например, есть замечательный критик с Камчатки Василий Ширяев, вошедший уже, как мне кажется, в историю русской критики хотя бы одной своей фразой: «Алла Латынина пишет вкрадчиво, как будто кота чешет». Это его стиль, и пусть таким будет. В смысле многообразия форм и языка русской критики все не так уж плохо. Мне близка традиция Чуковского, когда совершенно естественным образом критическая остросюжетность, история (в прекрасных статьях о Некрасове, к примеру) сочетается с глубочайшим знанием материала. Он прочитал о Некрасове все что мог, перерыл все архивы, чтобы написать 50-страничную статью, которая читается как очень увлекательный детектив. В этом мне видится гармония остроты критического повествования с добросовестным исследованием материала, заинтересованным проникновением в него. Поверхностность критике противопоказана. (...)У Ницше (на мой взгляд, он был блестящим филологом в первую очередь) есть статья «Мы, филологи», в которой он говорит, что критик должен быть «при тексте», то есть не следовать за текстом слепо, доверяясь ему во всем, но при этом и не навязывать ему насильственно свою интерпретацию. Чтобы слово критика каким-то образом просвечивало сквозь слово автора, о котором он пишет, чтобы создавалось какое-то живое смысловое мерцание. (...)Чувствуется в современной критике некий дурной герметизм. Если учитывать нашу традицию литературоцентризма, учитывать Белинского и прошлое русской критики, то сейчас не хватает распахнутости в жизнь. Возможно, критика устала отвечать на вызовы времени или просто взяла паузу, чтобы заняться чисто эстетическими проблемами, проблемами текста. В конце концов, может, ничего страшного в этом нет, потому что в любом случае все всегда упирается в текст. А возможно, страшно писать публицистические вещи о том, что происходит. Но я не думаю, что более страшно, чем это было раньше. Поэтому мы часто имеем дело с крайностями: либо с абсолютно ангажированными текстами, либо с текстами, которые вообще никак не учитывают социально-политическую обстановку и в силу этого получаются хилыми. А ведь большое мастерство нужно, чтобы эту золотую середину соблюсти. Таких людей немного. Критик с «лица необщим выраженьем» - это всегда товар штучный. Елена Сафронова.Предупреждаю начинающих критиков из провинции, что возможна негативная реакция на попытки критика действовать в малом литпроцессе профессионально. Включение «системы ценностей», в которой столпами литературы окажутся не земляки, скорее всего повлечет за собой выпады в адрес критика. Истоки этой проблемы, возможно, в том, что региональные издательства печатают книги местных авторов за их счет, то есть издательства априори не заинтересованы в профессиональном подходе к их продукции. Не заинтересованы они и в профессиональном книгораспространении. Случаются единичные исключения, когда книги продают через сайт издательства (у кого есть сайт) или вывозят на книжные ярмарки (каковые, особенно столичные, большинству рязанских издателей недоступны из-за высокой стоимости места и накладных расходов). Общее правило - отдать готовые книги автору, чтобы он сам их распространял. И потому издатели индифферентны и к критике, и к рекламе книг. Автор чаще всего разносит книги по библиотекам, сдает в книжный магазин (где на стеллаже «Книги рязанских авторов» можно сегодня встретить издания 1990-х годов), раздаривает знакомым или распродает на презентации. Ему тоже критика не полезна, а серьезная - даже вредна. Выпуск книг за свой счет меняет психологию человека: он считает, что покупает за свои деньги право называться писателем, внимание публики, похвалы и профессионализм. Потому критику он воспринимает агрессивно. Особенно если учесть, что по факту наличия двух книг человека по-прежнему принимают в Союз писателей (подробнее об этом см. в моей статье «“Сампечат” разбушевался?..» - «Урал», 2011, № 12). Недавно в Рязани появилось издательство, которое заказывает авторам книги и платит гонорар. Но выпускает оно не художественную прозу, а нон-фикшн: краеведческие либо иные просветительские очерки. Притом столь густо замешанные на русской идее, государственности и патриотизме, что рецензирование подобных книг чревато искажением помыслов критика и нелитературными последствиями. Иными словами, рязанский литпроцесс предпочитает обходиться без критики, хотя на публику некоторые его деятели нередко сетуют, что, мол, критика совершенно не замечает провинцию. Из описанного мной положения дел вытекает, что подобные жалобы - либо лукавство, либо недопонимание. Это провинция не замечает критику. И, полагаю, такая картина не только в Рязани, но в большинстве областных центров, из которых и состоит Россия. Игорь Дуардович.Сегодня никто не боится критика, не так, как в советские времена, и критик не способен закрыть кому-либо литературную дорогу. Так прямо, как это было в XIX и XX веках, критика на процесс не влияет. Однако многие современные критики - редакторы «толстых» журналов, руководители литературных премий. Это так называемое экспертное сообщество. И можно сколь угодно точить на него зубы, винить его в собственных неудачах или считать паразитическим пережитком. Тем не менее многие критики - альтруисты по природе, они служат литературе - не обслуживают. Можно, конечно, забыть про этот мотор (критику) и даже вовсе от него отказаться, хотя, боюсь, получится как в старом американском мультике про пещерных людей, которые ездили на машинах, приводя их в движение, как самокат, собственными ногами сквозь дырявый пол. Роль критики даже при ее нынешних возможностях все та же - видеть направленность развития литературы и значительность того или иного явления, а явления возникают всегда. Литература не существует без разговора о книгах. Критика и есть такой разговор. В этом плане меня очень беспокоит судьба «толстых» журналов, так как они - главное место для разговора, естественный ареал обитания критики. Без «толстяков» критика выродится. Если прозаик или поэт издают книги, то критик не пишет книгами. К тому же издать критическую книгу - дело крайне сложное. (...)Теперь о качествах критика. Как говорил Гессе, необходимо быть личностью и быть ревностным служителем во имя духовности. Критика должна быть принципиальной и острой - молодой критик состоялся только тогда, когда уничтожил чью-либо лживую репутацию. А если критик ошибается? Настоящий критик, также писал Гессе, может хоть всю жизнь отвергать настоящего поэта - но, что важно, без вреда для последнего. Еще критику необходимо помнить, что он свидетель не только литературы, но и жизни, движения в которой он также должен наблюдать и подмечать: «Вместо того чтобы говорить о Писемском, - писал Писарев, - я буду говорить о тех сторонах жизни, которые представляют нам некоторые из его произведений». Сегодня очень не хватает именно такой критики, где автор еще и философ, и политолог, и социолог. Важно помнить, что критика - искусство, а критик - это такой же писатель, прозаик, только прозаик особенный, и поэтому критика должна не только подмечать и раскрывать идеи, но и порождать их сама. Критика должна быть идейной. Владимир Коркунов.Все типы критики (филологическая, толстожурнальная, тонкожурнальная, газетная, сетевая) имеют право на существование, кроме взращенной на обмане, подмене ценностей, когда происходит спекуляция эстетической идеей. Когда заказная статья/рецензия мимикрирует под объективный анализ текста. Когда профессия - обесценивается. Удивительно ли, что в эпоху рыночной литературы критике верят все меньше? Но продолжают верить отдельным критикам. Не стоит рассматривать наш жанр как «суждение квалифицированного вкуса», поскольку оно хорошо лишь тогда, когда добирается до читателя. Неслучаен исход ряда критиков в прозаики (Д. Быков, А. Ганиева). Уйдя же в филологию, закрывшись от читателя, литературная аналитика отмежевывается от читателя (сама по себе филологическая оценка необходима, но часто - это «домик» для своих). И хотя очевидно, что потенциальный, особенно молодой, читатель переметнулся в соцсети, а интеллектуальное меньшинство (впору сказать, что читатель-интеллектуал - читатель нетрадиционной ориентации) само сориентируется, тех, кто находится между этих полюсов, можно привлечь и воспитать. В этом процессе существенна роль критика. Его текст должен быть интересно написан. Остальное - потом. Так кому же идти в критики и как достучаться - в первую очередь - до коллег, потом - авторов, затем - читателей? Ответ прост: тем, кто не может не писать... о текстах других. Для кого работать на литературу важнее, чем на себя. Ведь что делает критику искусством? Не столько разговор о чужом тексте (это само по себе вторично), сколько свой взгляд на эстетику анализируемого явления и на то, как она влияет на литературу в целом. Валерия Пустовая.Сейчас обострилось разделение на критику «для читателей» и «для литературы». Критика разом пытается ответить на два вопроса: «что почитать?» и «что происходит с литературой?». Но именно сегодня особенно чувствуешь, насколько могут не совпасть ответы на эти вопросы. (...)Читатель куда более консервативен, чем критик. И в то же время именно он - главный адресат литературы, термометр, по которому измеряется температура жизни в произведении. И да, его не интересует, «что происходит с литературой». Он не воспринимает ее как постоянно движущийся процесс поисков и обретений. А видит отдельные продукты процесса, которыми хочет не затруднить или отравить, а облегчить и наполнить свою жизнь. Думаю, это временное искажение в литпроцессе - когда читательской любви приходится добиваться путем отказа от художественных поисков, а ради экспериментов и открытий - отказываться от надежды на живой эмоциональный отклик непосвященной публики. Читательское «зацепило» и критическое «работает» предстоит совместить. Сейчас в критике идет поиск новых форматов высказывания, сочетающих эмоциональную доверительность и силу рефлексии, личный опыт и отстраненный анализ, краткость блога и глубину исследования. Есть, однако, две вещи, которыми в этом поиске я пока точно не готова поступиться. Это обдумывание эстетической природы произведения, того, каким образом в нем проступают смыслы и какими средствами оно вызывает в нас чувства. И сотворение самого критического текста как энергетического и словесного целого. Потому что без первого критика перестает быть критикой, а без второго - литературой. В то же время критика сейчас перестает быть твердым, окончательно данным, опознаваемым жанром. Критика плавится так же, как все прочные, твердые формы, - от государственности до семьи, от романа до стихотворения. Перспективнее всего сейчас говорить о критике не как о самосознании литературы, не как о литературном жанре, не как об узкой медийной отрасли - все это вроде как есть и работает, но не объясняет специфическую роль критики в сегодняшнем обществе и сегодняшней культуре. Критика сейчас раскрывается как способ восприятия и понимания жизни - как образ мысли и жизни. Критики представляют собой слой общества, не потерявший склонности к обдумыванию и толкованию реальности. Критик умеет обдумывать и трактовать реальность через книги, фильмы, спектакли, экспозиции. Но главное в нем - сама склонность к рефлексии. Критик - очаг осознанности в обществе чувствилищ. При этом рефлексия его тем сильнее, чем плотнее он дружит с чувствами. Критика больше не запрещает себе чувствовать - она поддается волне рядовых, потребительских, читательских и зрительских эмоций, чтобы испытать на себе - а что такое критика, как не опыт личного переживания искусства? - испытать, прочувствовать, как воздействует книга, фильм, спектакль, экспозиция. И непременно разобраться - почему? Почему одно трогает, а другое оставляет равнодушным? Почему одно ощущается как живое и подлинное, а другое - как подделка и манипуляция? Критик умеет чувствовать осознанно. А подлинность чувства и осознанность - почитайте сегодняшних психологов - это правило выживания личности номер один. Критик - личность, выжившая в волне потребления, критик отвечает за себя. И личность критика, явленная в критическом тексте, сегодня - самое интересное, что может предложить этот жанр[/i] Подводя итоги Молодые критики высказались о том, что их беспокоит в литературе. Звучит широкий спектр откровенных мнений, в котором - немало интересного, и есть поводы для ответного беспокойства. Подобно Н. Гумилеву, писавшему в 1913 году о наследии символизма и акмеизме, А. Тимофеев говорит о том, что «новый реализм», явившийся для многих молодых критиков главным сюжетом литературного процесса 2000-х, теперь закончил свое развитие и на смену ему должно прийти следующее направление. О законченности «нового реализма» действительно свидетельствует многое: названные прозаики ныне отдалились от первоначальных принципов, ушли в другие жанры, о самом явлении теперь защищаются кандидатские диссертации, оно стало предметом истории новейшей литературы. Однако, в отличие от символизма и постсимволистских течений, говорить о «новом реализме» 2000-х как об эстетическом феномене, а не о симптоме поразившей весь литературный процесс групповщины, преждевременно. Еще большие сомнения вызывает «новый традиционализм», о котором А. Тимофеев пишет почти что в жанре манифеста. А названные имена критиков советского периода наталкивают на мысль, что в литературе вновь складывается запрос на идеологию и на идеологическое размежевание. А есть ли в литературе какие-то предпосылки для появления новых направлений, для ее реального обновления (обещанного ждем уже тридцать лет), или мы имеем дело лишь с фейковым умножением сущностей? В подтексте выступления Е. Пестеревой содержится схожая проблема, с которой неизбежно сталкивается начинающий критик: в какой мере личное критическое высказывание должно подстраиваться под формат и аудиторию издания? В потоке работ, присылаемых на конкурс Форума молодых писателей, в последние годы обнаруживается все больше и больше рецензий и обзоров, написанных для глянца, газет, информационно-развлекательных интернет-изданий. Как правило, из трех начал, традиционно составляющих критику - информативность, филологичность, публицистичность, - второе и третье в этих работах полностью отсутствуют, а информационная составляющая больше похожа на открытую или закамуфлированную рекламу. Таким образом, критик-обозреватель превращается по сути в агента по продажам книжной продукции, а критическое ремесло - в служанку общества потребления. Как в этой ситуации сохранить чистоту жанра и профессии? Один из возможных ответов, родившихся в ходе работы мастер-класса «Вопросов литературы»: даже в таких жанрах, как короткая рецензия или обзор книжных новинок, критик может и обязан проявить индивидуальный стиль, вкус, сохранить собственное лицо. В том случае, конечно, если оно есть. О сохранении творческой индивидуальности, но уже не в критике, а в поэзии, мог бы заговорить и К. Комаров. Но он ограничился только упоминанием двухтомника «Русская поэтическая речь». Отличительной чертой вышедшего первого тома этой поэтической антологии является анонимность включенных в нее подборок. Таким способом редакторы проекта (одного из трех - Д. Кузьмина - К. Комаров почему-то забыл упомянуть) намерены приблизиться ни много ни мало - к познанию истинных целей существования русской поэзии. Хотят ли составители опровергнуть мнение относительно того, что в современной поэзии не появляются новые имена, а лишь ощущаются «колебания стиля»? Вероятно, ответ мы получим во втором томе, где критики будут обсуждать результаты анонимного эксперимента, осуществленного в томе первом (тогда и «Вопросы литературы» откликнутся - обязательно!). Главная проблема, которой так или иначе коснулись все выступающие, - это востребованность литературной критики, проблема читателя. О читателе критики, как о некоем почти мифологическом существе, постоянно заходит речь на мастер-классе. Одни авторы (И. Дуардович, К. Комаров, В. Коркунов) оставляют критика в границах привычной ему среды обитания - университетского научно-образовательного или литературного процесса. Но здесь возникает новое проблемное поле, связанное с недостаточностью традиционных форм существования критики, которую названные авторы смело констатируют. Другие (Е. Коновалов, Е. Пестерева, Е. Сафронова) готовы идти навстречу читателю, заняться ликбезом, популяризацией, даже пиаром критики и литературы. Каждый из них по-своему ищет новые способы обращения к разной аудитории. Тем не менее общий тон разговора можно назвать если не пессимистическим, то тревожным. Только В. Пустовая, говоря о критике не как о жанре, а как об «образе мысли и жизни», полна здравого оптимизма. Надо заметить, что она, оставаясь по возрасту «молодым», по статусу давно является одним из ведущих современных критиков. Не только природная склонность, но и это долгое пребывание внутри литературного процесса дает заряд оптимизма. «В России нужно жить долго» - эта фраза К. Чуковского может быть обращена и к литературному критику. Быть может, через десять лет малые дела, которыми сейчас заняты критики, станут контурами большого литературного проекта. |
| Ольга Немежикова [16.11.2017 12:58] |
(Продолжение) Роль критики в современной литературе Круглый стол на Форуме молодых писателей{/b] Вопросы литературы 2017, 3 [b]Елена Пестерева. "Я расскажу о книжных обзорах и литературе в «глянце». Последние несколько лет книжные обзоры публикуют «Marie Clair», «Elle», «Cosmopolitan», «Glamour», «Esquire», «SNC», «Men’s Health», «Playboy», «Домашний очаг», «Медведь», «Дилетант»... В этом ряду и журнал «Psychologies», где я уже три года работаю книжным обозревателем. Добавлять книжную полосу или книжный разворот стало правилом хорошего тона. При этом я три года наблюдаю и преодолеваю сопротивление и читателей, и писателей с их взаимной неприязнью. Например, ощутимо предубеждение, что современная отечественная проза - это очень скучно, сложно и даже заумно, что современная проза оторвана от реальности, она делается писателями для писателей, для замкнутого на себе междусобойчика. Другое предубеждение: современная русская проза выискивает наиболее мрачные и травмирующие фабулы и педалирует темы социальных язв, это проза кромешного ада из одиноких старушек, детдомовских детей, домашнего насилия, убожества и нищеты. Добровольно читать такую литературу читатель не согласен, личный ад у него и без книжек есть, и вот он хочет совершенно другой прозы. Каждый месяц я рассказываю читателю, что современная проза - это не настолько страшно, скучно и сложно, как ему кажется. И включаю в обзор Абгарян, Улицкую, Водолазкина, Данилова, Воденникова, Шишкина, Драгунских, Толстую, Кучерскую, хотя большей частью я читаю и обозреваю современную переводную литературу. Кроме этого есть предубеждение и читательское, и, разумеется, всего литературного «бомонда», что глянцевый журнал - это вершина пошлости. Антипод «толстого» журнала. Что глянцевый журнал делают люди низкого культурного уровня для себе подобных и - хуже - ради денег. Журнал для масс. Эти массы современному писателю мерещатся дикими настолько, что контакт с ними мучителен и не нужен. Встреча читателя и автора с позиций снобизма невозможна. Процесс подготовки обзора устроен примерно так. Издатели присылают свои анонсы и редакционные планы. Если Редакция Елены Шубиной издает пять книжек в месяц, конечно же, они все будут анонсированы. Если ЭКСМО издает 200 книжек, анонсированы из них будут 30. Издательские анонсы - это примерно 100-150 книжных наименований в месяц. Ни один главный редактор не будет сидеть и смотреть, про что из этого стоит писать, а про что не стоит. Для этого и есть книжный обозреватель, который на свой страх и риск выбирает шесть-семь книжечек в месяц, полагая их достойными, чтобы вообще о них хоть что-то говорить. И наконец, никто не мешает сходить в книжный, найти там нового Мураками или Эрленда Лу, которых в фокусном ассортименте не дождешься, и написать о них. Обзор должен соответствовать общей концепции журнала, его стилю и тематике. Но это не означает, что «Playboy» обозревает порнороманы. «Playboy» регулярно называет книгу месяца и пишет о Кундере, Леклезио и Крусанове. Адекватность концепции касается самого текста обзора в гораздо большей степени, чем тех книг, которые в него вошли. Когда я соглашалась на эту работу, я была уверена, что редактор станет навязывать мне книги издательств, с которыми у нас, скажем, «особые взаимоотношения». И, разумеется, станет мне что-то запрещать. Но этого не происходило. И я несколько месяцев не могла привыкнуть к свободе. Перезванивала и спрашивала: а можно из не известных никому издательств книжки заказывать? А если тираж 3000? А про поэтический сборник? А если совсем маргинальная, нецензурная и 18+? А если периодика? В конце концов, я добавила в обзор один крошечный рассказ Дениса Осокина и в качестве источника публикации указала журнал «Октябрь». И только тогда уверилась, что никакой цензуры у нас в журнале нет. Выбирая книжку, я оцениваю, могу ли я вообще ее прочитать, то есть текст должен быть написан так, чтобы его можно было читать добровольно. На этом этапе отваливается очень много. Дальше - поскольку издание все же тематическое - я пытаюсь понять, можно ли из текста вытащить не только литературную игру, но и какие-то общечеловеческие темы и проблемы. Этика, семья, эмоции, проблемы частной и исторической памяти, конфликты, духовные кризисы... Что-то такое, что потенциальному читателю журнала может быть интересно. Или я смогу объяснить условной интеллигентной сорокалетней женщине с высшим образованием, живущей в условном Екатеринбурге, - а мы примерно так представляем себе аудиторию, - зачем ей читать про японских школьниц или про циничного француза, принявшего ислам И третье. Это не правило, а нежное пожелание редакции. Хотелось бы, чтобы эти полосы были не очень мрачными. Потому что люди покупают нас, чтобы немножко развеяться и прийти в себя, чуть-чуть отдохнуть, получить какой-то глоток воздуха. Потому что осень, знаете, у всех депрессия, давайте оказывать посильную поддержку. А потом, вы знаете, Новый год, давайте не будем отравлять праздник. А вот еще весна, вы знаете, у всех гормональный подъем, а тут какие-то ужасы на полосе. Или вот лето, у нас сдвоенный номер, предполагается, что мы будем писать про пляжное чтение. Разумеется, это пожелание касается только фикшн-литературы. Потому что о физическом, сексуальном, домашнем, духовном и каком угодно еще насилии, о ценностных, возрастных и духовных кризисах, о детских травмах, сиротстве, одиночестве, о страхе смерти, о депрессии, о проживании утраты, коротко говоря - о боли - мы пишем из раза в раз. И у книжного разворота есть задача чуть-чуть сбалансировать номер. Потому что исцеление боли - это психотерапевтическая задача, а не задача художественной литературы. У художественной литературы нет инструментария для исцеления. Она может указать на точку боли, надавливая на нее, - но это бессмысленно. Потому что боли от этого становится больше, а не меньше. Бессмысленно, и жестоко, и самонадеянно - обнажать социальные язвы, если не знаешь, как их залечить. Вот такой социальный заказ. Насколько критика в «глянце» является рекламой? Мне трудно сказать о других обозревателях. А мои тексты, в сущности, интонационно всегда такие, и неважно, в глянцевом журнале они опубликованы, или в «толстом», или в интернет-издании. Я не могу писать о том, что мне не нравится. Я пытаюсь сказать: «Читатель, погляди, какая штука!» Только и всего." Статья Елены Пестеревой показалась мне для меня настолько актуальной, что я привела её полностью. (Продолжение следует) |
| Ольга Немежикова [07.11.2017 11:37] |
Роль критики в современной литературе Круглый стол на Форуме молодых писателей Вопросы литературы 2017, 3 Круглый стол «Роль критики в современной литературе» проходил в октябре 2016 года в актовом зале пансионата «Звенигородский РАН» в рамках XVI Форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья. Участниками круглого стола были в основном молодые критики из мастер-класса, который традиционно ведет на Форуме редакция «Вопросов литературы». (...) ведущие круглого стола - редакторы «Вопросов литературы» и руководители мастер-класса критики Елена Луценко и Сергей Чередниченко - предложили спикерам избегать общих мест и высказаться в первую очередь о своем конкретном занятии в литературном процессе. И молодые критики охотно пошли по этому пути. Что ж, вероятно, таков наш общественный и литературный момент: никаких глобальных целей и сюжетов, торжество теории малых дел на новом историческом этапе. О том, какие это дела, - читайте в публикуемых выступлениях. Евгений Коновалов. Лично мне ближе разговор о современной поэзии. В этом смысле я недолюбливаю сразу две крайности, ныне очень распространенные. С одной стороны, поэтическую критику рекламного толка. Мало того, что она не погружается на глубину и не касается вкуса представителей «великого рода людского», она еще и не хочет понять дело поэта. Все выглядит так, как будто поэзия стоит в одном ряду с маркетингом или шоу-бизнесом. Но виноват в таком восприятии именно критик, который выбрал неподобающий инструмент. Большинство рецензий на поэтические сборники (в самых разных журналах) или даже целые статьи входят в эту категорию. Еще большее неприятие вызывает критика псевдонаучная, филологическая - в плохом смысле слова. Я бы даже сказал, в противоположном, если вспомнить, что филология предполагает все-таки любовь к логосу. Критики же подобного толка (особенно их много вокруг журналов «Воздух» и «Новое литературное обозрение») специализируются на бессмыслице, изрекаемой с авторитетным видом. Для кого они пишут? Для себя самих? Это какая-то коллегия авгуров XXI века. По сравнению с первой группой, тут не видят другого берега упомянутой пропасти или не хотят с ним считаться. Сейчас критик поэзии обязан быть внятным. Еще важнее другая старинная добродетель, демонстрировать которую теперь гораздо труднее. Речь о внимательности, о способности быстро оценить масштаб поэтического явления. Ибо явлений мало, а стихов очень много. Андрей Тимофеев. Я буду говорить о новом направлении в современной литературе - «новом традиционализме», появление которого я провозглашаю в последнее время. В литературном процессе 2000-х было явление под названием «новый реализм». По большому счету оно образовывалось на Форуме молодых писателей. Явление разнородное, объединяющее прозаиков и критиков, часто противоположных друг другу по своим убеждениям и творческим принципам. Многократно отмечались неадекватность самого термина, малая художественная значимость текстов новых реалистов. Тем не менее в информационном пространстве явление было значительным. И сейчас мы все знаем эти «звездные» имена - Сергей Шаргунов, Захар Прилепин, Роман Сенчин... (...) При всей разнородности новых реалистов их объединяло одно - полемика с захватившим литературное пространство в 90-е годы постмодернизмом и стремление утвердить свое право писать о реальном мире и не стоять на обочине литпроцесса. Для этого им жизненно необходимы были манифесты и даже лозунги, а глубина и художественная ценность интересовали во вторую очередь. Теперь же право писать в реалистической манере больше не нужно отвоевывать. Тем, кто приходит на смену новым реалистам, можно сконцентрироваться не на борьбе, а на вдумчивом освоении действительности, проникновении в глубину человеческого характера, нащупывании ключевых проблем, которые стоят перед нашим обществом в новых исторических условиях. В разговоре о современной литературе разумно разделять подлинную литературу и литературную моду. В плане литературной моды новый реализм важен для нас тем, что он в чрезвычайно жаркой и изнурительной борьбе отвоевал для реалистической манеры письма «место под солнцем». Сегодняшние молодые должны быть благодарны своим предшественникам, этому авангардному отряду, который как бы первым пошел в атаку и почти весь погиб. Говорю это, конечно, с долей условности и шутки, но образ, на мой взгляд, достаточно точный. Характерный пример - Захар Прилепин, человек изначально очень талантливый, но по большому счету посвятивший себя не развитию своего таланта, а утверждению проекта, который был для него важен. Сознательный это был выбор или просто так сложилось, но художник в нем действительно погиб, зато проект утвердился - и эта жертва в любом случае вызывает и сострадание, и уважение. Если же говорить о подлинной литературе, наиболее сильными из писателей того поколения я считаю Дмитрия Новикова и Ирину Мамаеву. Но нынешние «новые традиционалисты» наследуют вовсе не им - они стараются обратиться к плодотворной традиции русской литературы и пытаются осмыслить наше время и проблемы, стоящие перед нами, в той широте и той глубине, как это делали русские классики. Что такое новый традиционализм? Это ориентация на магистральную линию русской литературы: Пушкин, Достоевский, Толстой, Шолохов, Распутин. Причем в той, на мой взгляд, наиболее глубокой интерпретации, которую давали этой линии Ап. Григорьев, а в советское время - В. Кожинов, М. Лобанов, Ю. Селезнев. Главное в этой интерпретации - литература как воплощение самосознания народа. Для конкретного примера можно ориентироваться на пушкинскую речь Достоевского. Есть точка зрения, что классика - это то, что было актуальным раньше, а сейчас потеряло живую ценность, и потому всякое сравнение современной литературы с классической непродуктивно - изменилось время, изменился язык, изменились проблемы и задачи... Пушкин, Достоевский и Толстой для сторонника данной позиции - гениальные выразители своего времени, у которых можно теперь разве что учиться художественному мастерству. Выразить живую современность в ее непосредственности, в ее едва уловимом хаотическом движении - вот задача литературы в такой интерпретации. Другая позиция существенно плодотворнее. Она заключается в том, чтобы искать в традиции своеобразный нравственный камертон, ориентир для движения в новых исторических условиях. Времена меняются, а идеал, к которому мы стремимся, остается неизменным. Сейчас часто говорят, что настали принципиально иные времена, мир стал хаотичным, дробным и единого процесса развития быть не может. Но это, на мой взгляд, от неумения настроить оптику. Два разных подхода к жизни и к литературе. Один говорит о современности как о торопливом рассмотрении поверхностных явлений; другой пытается осознать глубинные процессы, используя опыт прошлых веков. Один готов идти в любую сторону и каждый путь уважает и может признать верным; другой старается рассмотреть свет идеала и прокладывать тропу лишь в его направлении. В молодом поколении есть три значительные фигуры, с которыми я связываю надежды будущей отечественной литературы. Это иркутский прозаик Андрей Антипин, московский прозаик Юрий Лунин и петербургский прозаик Дмитрий Филиппов. Есть и другие авторы, догоняющие трех названных: Евгения Декина, Елена Тулушева, Ирина Богатырева, Анастасия Чернова, Борис Пейгин, Олег Сочалин, Антон Шушарин. Конечно, это субъективное мнение, конкретные имена - вопрос для отдельной интересной дискуссии. Продолжение следует. |
| Ольга Немежикова [26.10.2017 08:43] |
Евгений АБДУЛЛАЕВ От 30 до 1300 Семь поэтических сборников 2012 года Дружба народов 2013/4 “Из тридцати с лишним сборников, бывших в моем распоряжении, я прежде всего отстранил книги поэтов, уже установившихся, о которых нечего было сказать нового… Затем отстранил я сборники, так сказать, поэтов-любителей, которые, не мудрствуя лукаво, сочиняют невинные стишки для удовольствия собственного и своих добрых знакомых… Наконец, отстранил я те книги стихов, в которых не нашел ни одного живого слова… После этого остались у меня на столе шестнадцать книг”1 . Так готовил свои обзоры для “Русской мысли” Брюсов. Было тогда принято рассылать поэтические сборники в крупные газеты и журналы для отзыва. Неплохая практика, если разобраться. Сравнивая прозу и поэзию, Дж. Фаулз высказал такую мысль. Содержание поэзии “обычно гораздо больше говорит об авторе, чем содержание прозаических сочинений. Стихотворение говорит о том, кто ты есть и что ты чувствуешь, в то время как роман говорит о том, кем могли бы быть и что могли бы чувствовать вымышленные герои. ...Очень трудно вложить свое сокровенное "я" в роман; очень трудно не вложить это "я" в стихи”. Как всегда, содержательная, интересная и лаконичная статья Евгения Абдуллаева. Случайно набрела в поисковике, решила в Дневнике зафиксировать находку. |
| Ольга Немежикова [20.10.2017 11:03] |
БОРИС ХАЗАНОВ Сера и огонь Рассказ Звезда 2017/8 Интересный рассказ об отце и дочери, которые жили как муж и жена. Отец покончил самоубийством, а дочь в письме призналась, что никогда никого она так не любила. |
Закрыть
