Мой дневник
 Ольга Немежикова [14.07.2017 15:56] |
Дмитрий БЫКОВ Леонид БАХНОВ Наталья ИГРУНОВА Борис МИНАЕВ Михаил АЙЗЕНБЕРГ Литературная классика: диалог со временем Проект издательства «Время» Дружба народов 2017, 4 (продолжение)Борис Минаев Создатель нового мира В истории экранизаций и постановок «Идиота» (а их были сотни или даже тысячи, учитывая мировую известность книги) есть одна невероятно примечательная: советский фильм 1958 года. Экранизацию осуществил Иван Пырьев, видный режиссер и киночиновник сталинской эпохи, до этого прославившийся такими плакатными пропагандистскими лубками, как «Свинарка и пастух» и «Кубанские казаки», воспевавшими колхозный строй. Буквально спустя несколько лет после смерти Сталина советский классик вдруг взялся экранизировать Достоевского. И у него получилось! Это одна из лучших постановок великого романа за всю его историю. Невероятно сильные образы: наполненный яростной страстью Рогожин (Леонид Пархоменко), неотразимо-гибельная Настасья Филипповна (Юлия Борисова) и нежнейший, ангельский князь Мышкин в исполнении Юрия Яковлева (того самого, который позднее сыграл Ивана Васильевича в любимой комедии советского народа). Как вообще все это стало возможно? Но все же главная причина, как мне кажется, была в другом: Достоевский всегда — даже при Сталине! — был «зашит» в русское сознание. Был упрятан в самые главные слои русской почвы. И весь духовный, психический, весь творческий организм русского человека был словно облучен однажды его книгами. Поэтому, когда отпали железные «скрепы» сталинской эпохи, то первым из них выпал, можно даже сказать, «вывалился» — именно он, Достоевский. базовый, фундаментальный читатель Достоевского — именно молодежь, подростки 60-х и 70-х годов (мое поколение и люди чуть старше). В это время, наверное, и обозначилась одна из главных проблем чтения «Идиота» — для тогдашнего молодого читателя был абсолютно не важен исторический контекст романа. Поэтому из него «вычитывают» сначала человеческие страсти, эмоции, атмосферу, столкновение великих характеров и, простите, мелодраматизм — все, что безотказно действует на юную душу и является для нее «учебником жизни», — а потом уже все остальное. Между тем серьезные вопросы начинаются с самого начала. С названия произведения. Почему, собственно, «Идиот»? Какой внутренний смысл у этого, так сказать, заголовка? И относительно демократические выборы городского головы, и выход на первые роли в общественной жизни богатых купеческих семей, и бурный рост капиталов, который сопровождается благотворительностью и меценатством, — все это тоже знаки нового времени. В конечном счете последствия александровских реформ 1860-х годов. Среди этих знаков — и новое отношение общества к психическим болезням. Новая московская клиника строится именно по европейским образцам с учетом современных научных открытий, нового отношения к психическим расстройствам, к людям с ментальными заболеваниями — теперь к ним принято относиться как к членам общества, которые нуждаются во внимании, заботе, сострадании и которые, что самое важное, имеют свои неколебимые гражданские права. Потому что они тоже — граждане. До этого времени медицинская наука практически не занималась «психами», их лечение было на уровне средневековых представлений — их засовывали в ледяные ванны, изолировали в тюремных замках, морили голодом, о них вообще не было принято говорить. Окружающие всерьез считали (а общество было достаточно религиозным, чтобы поверить в это), что в таких людей «вселяется бес». Многие мотивы романа точно так же не считывались нами, советскими школьниками, в силу вполне понятных причин. Один из таких примеров — «евангельский» код романа, совсем уж темный для нас, подростков 70-х. А что если именно в этом облике, под этой личиной, в этом образе — в современном ему Петербурге появился живой, настоящий Христос? Что означает эта метафора? Ответ находится мгновенно — значит, наступил апокалипсис, «второе пришествие». Получается, что именно так оценивал Достоевский современную ему эпоху в истории России — как апокалипсис, конец света? А я еще раз напомню, что то была эпоха пореформенная (то есть после отмены крепостного права и других важнейших государственных реформ), эпоха бурного развития капитализма в России, если пользоваться ленинскими словами, то есть постепенного расцвета промышленности и торговли, эпоха свободы слова и печати, эпоха гуманизма и т.д. и т.п. Итак, Мышкин возвращается из Швейцарии в Россию, Рогожин из Пскова в Петербург за наследством — но это неважно, важно другое — они оба едут, то есть перемещаются из одной исторической эпохи в другую. Это отнюдь не рутинное, бытовое действие, как сейчас, это именно движение в будущее, наполненное для Достоевского глубочайшим смыслом. «Идиот» — уникальный роман, в том смысле, что он весь пронизан цифрами. Здесь почти любой сюжетный ход, любая линия имеют конкретное денежное выражение, бюджет и смету. Деньги вторгаются в ткань романа и рвут ее на части: разговоры, отношения, характеры, чувства — все пронизано ими. Но деньги и составляют сюжет, они двигают его вперед, они плоть и кровь этой прозы. Язык Достоевского ошеломляет, шокирует, заставляет забыть о том, в каком веке живут герои, как они одеты и что их окружает. Буквально каждый, даже второстепенный, персонаж легко переходит границы «внешнего» и сразу отдается «внутреннему», потаенному, скрытому. Все исповедуются. Все вываливают самое жгучее, стыдное, интимное — на первого встречного. Это может вызвать у читателя оторопь, возмущение, протест, но поток этой речи захватывает тебя с такой силой, что ты невольно подчиняешься ее законам. Достоевский изобрел этот язык для нас — буквально на все времена. Для человека, для общества, в котором жил писатель, такая степень откровенности, открытости, обнаженности казалась немыслимой, фантастической. Неестественной. Однако Достоевский заставил силой своего пера рассказывать об этих потаенных чувствах любого русского человека. Этот «язык переживаний» в конечном счете изобрел именно он. Это переживание настолько сильное, что оно меняет саму природу личности рассказчика, оно делит его жизнь на до и после, оно становится его вторым рождением. Это переживание, которое затем, во Франции ХХ века, назвали «экзистен-циальным» — переживание, подобное откровению, мистическому разговору с высшей силой. Удивительным образом все герои Достоевского открыты подобному переживанию. По сути дела, каждый из них проживает свой внутренний апокалипсис, каждый рождается заново. Такая готовность в любой момент «стать другим», конечно, сильно опередила свое время. |
| Ольга Немежикова [12.07.2017 14:03] |
Дмитрий БЫКОВ Леонид БАХНОВ Наталья ИГРУНОВА Борис МИНАЕВ Михаил АЙЗЕНБЕРГ Литературная классика: диалог со временем Проект издательства «Время» Дружба народов 2017, 4 (продолжение)Наталья Игрунова «Джейн Эйр» и «джейнэйрики» В минувшем году исполнилось 200 лет со дня рождения Шарлотты Бронте, британского прозаика, на книгах которой выросли поколения читательниц по всему миру. В нынешнем — 170 лет, как ее самая знаменитая героиня произнесла самую знаменитую свою фразу: «Я стала его женой, читатель». Кто-то остроумно заметил: даже те, кто не удосужился прочесть роман, знают о существовании его героини — маленькой невзрачной гувернантки, нашедшей после многих горестей и испытаний свое счастье. Каждое время вычитывает в этой книге и вчитывает в нее — свое. Современник Шарлотты Бронте русский прозаик Иван Гончаров признается: «Я жадно прочел Jane Eyere». Прежде всего писателя (только что опубликовавшего роман «Обломов» и уже задумавшего «Обрыв») интересует то, как там объясняется, «в чем долг состоит»: «Как ни подзывал пастор Джанну в Африку, как ни убеждал, что она создана для этой жертвы, однако она нашла, что долг ее — любя — остаться у Рочестера, слепого, больного». Прозаик Трейси Шевалье, автор бестселлера 2000-х «Девушка с жемчужной сережкой», видит в романе урок, который мы получаем, наблюдая за становлением женщины — «сильной, непреклонной, верной себе, как бы ни поступала с ней жизнь». «Редко бывает так, чтобы люди, обладающие большими талантами, оказывались счастливы в детские годы: в душе у них кипят страсти /…/, они начинают размышлять и жить внутренней, субъективной жизнью». «Я верую, что наши силы даются нам в соответствии с испытаниями, но тяжесть моего положения не уменьшается оттого, что я привыкаю к нему». В 1853 году появляется «Городок» — возвращение к дням, проведенным в брюссельском пансионе, книга, по словам Джордж Элиот, силы почти сверхъестественной, еще более удивительная, чем «Джейн Эйр»… «Джейн Эйр» стала главной книгой Шарлотты Бронте, ее, как сказали бы сегодня, визитной карточкой. Со времени выхода романа специалисты пытаются объяснить и примирить его очевидное несовершенство и захватывающий интерес. Отмечают, что Шарлотта Бронте первой сделала героиней дурнушку — и «открыла небеса и бездны, ведомые Данте». Подчеркивают, что Джейн Эйр — первая героиня, которая сама рассказывает свою историю — прежде это было задачей и привилегией повествователя; все, что с ней происходит, случается на наших глазах и в наших сердцах. Упирают на универсальный расклад дамского романа: есть она — юная, бедная, умная, добрая, трудолюбивая, мечтающая о любви и счастье Золушка, есть он — поживший, страдавший, умный, не красавец, но мачо, порочный, но с чистой душой, мечтающий начать жизнь с чистого листа, Чудовище, в котором она со временем сумеет разглядеть Принца. Он добивается ее расположения, ей удается его «расколдовать», накануне свадьбы внезапно открывается некий скелет в шкафу, возникает угроза разлуки, но в конце концов, все преодолев и не поступившись принципами, они идут под венец, чтобы жить вместе долго и счастливо. Декорации — хоть готический замок с привидениями, хоть Рублёвка с прекрасной няней, хоть Голливуд. «Джейн Эйр», быть может, самая правдивая из книг. От ее правдивости порой захватывает дух. Она точна не в описании манер — ведь манеры фальшивы — и не в изложении фактов — факты лгут; она описывает с предельной точностью единственно реальную вещь, неиспаряемый осадок — то есть чувства». «…В ее книгах нас привлекает не анализ характеров, — подхватывает Вирджиния Вулф, — характеры у Шарлотты Бронте примитивны и утрированы; не комизм — ее чувству юмора недостает тонкости и мягкости; и не философия жизни, философия пасторской дочки; а поэтичность. Так, наверно, бывает с каждым писателем, который обладает яркой индивидуальностью. /…/Шарлотта все свое красноречие, страсть и богатство стиля употребляла для того, чтобы выразить простые вещи: "Я люблю", "Я ненавижу", "Я страдаю"…» Штукатурка литературной игры со временем осыпается — навсегда остаются чистые, несмешанные цвета страсти. А что еще нужно читательнице — будь то гончаровская Марфенька из «Обрыва», признающаяся, что взяла у сестрицы Верочки роман и ее захватила история Джейн Эйр: «Это очень хорошо… Я две ночи не спала, все читала, не могла оторваться», — или посетительница женского сайта, попросившая «девочек» посоветовать хорошую книжку (добрую, без тяжелых сцен войны, со счастливым концом и чтобы увлекло с первых страниц) и выпавшая из сна на три ночи?.. Каждая Джейн Эйр ждет своего мистера Рочестера и надеется однажды сказать: «Я стала его женой, читатель»… |
| Ольга Немежикова [07.07.2017 13:55] |
Анжелика ДОРМИДОНТОВА Окно в мир Паустовского Октябрь 2017, 5 31 мая исполняется 125 лет со дня рождения классика русской литературы Константина Георгиевича Паустовского. Размещение музея Паустовского в доме садовника в какой-то степени символично: всем известно особое отношение Паустовского к природе, к садам и цветам. Он на всю жизнь запомнил слова своей бабушки о том, что мир чудо как хорош и человек должен жить и трудиться в нем, как в большом саду. Паустовский обладал редкостными способностями и энциклопедическими знаниями – пожалуй, если бы Паустовский не стал писателем, он был бы видным ученым: ботаником, географом или геологом. Стремясь к творческой свободе, в поисках своей темы он совершает путешествие в Мещёрский край. В послевоенные годы к Паустовскому приходит всемирная слава. Его книги переводят на иностранные языки, автобиографическая книга «Повесть о жизни» в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году была номинирована на Нобелевскую премию. Премию в том году получил Михаил Шолохов, однако сам факт номинирования, тем более вместе с Анной Ахматовой, для Паустовского, конечно, был важен. Хотя он был человеком скромным, совершенно не тщеславным. Если чем и гордился, так небольшой открыткой, которую прислал ему в сентябре сорок седьмого года Иван Алексеевич Бунин, написавший, что «Корчма на Брагинке», одна из глав «Повести о жизни», принадлежит к наилучшим рассказам русской литературы. Последние тринадцать лет жизни Паустовского связаны с Тарусой, которая, во многом благодаря Паустовскому, стала советской литературной Меккой. В тысяча девятьсот шестьдесят первом году по инициативе Паустовского издается альманах «Тарусские страницы», в котором были опубликованы произведения никому тогда не известных молодых авторов – Наума Коржавина, Булата Окуджавы, Владимира Корнилова. Духовное завещание Паустовского гласит: «Мы жили на этой земле. Не отдавайте ее в руки опустошителей, пошляков и невежд. Мы – потомки Пушкина, и с нас за это спросится». Известно, что Паустовский любил все, что связано с природой, ботаникой, с естественными науками, мечтал составить полный ботанический атлас растений средней полосы России и очень сожалел о том, что не успел это сделать. Паустовский был убежден, что каждый настоящий поэт или художник должен быть в душе ребенком. Он неразрывно связывал творчество и детство, считал, что детский автор должен смотреть на мир глазами ребенка. Паустовскому удалось проникнуть в архетипические глубины детского сознания, поэтому современные дети воспринимают его произведения органично. В Великобритании готовится новый перевод и издание «Повести о жизни». Очень сильна любовь к Паустовскому в Нидерландах и Бельгии. В этих странах Паустовский стоит в одном ряду с Достоевским, Чеховым и Толстым. Это случилось во многом благодаря блестящим литературным переводам Вима Хартога. В Нидерландах и Бельгии уже много лет существует «Общество Паустовского», члены которого ведут большую исследовательскую работу, путешествуют по России. Поскольку тоже пишу о природе, конечно, не могла пропустить в анонсах Журнального Зала тему Паустовского. |
| Ольга Немежикова [07.07.2017 07:11] |
Отчётный вечер студии "Разборы по средам" Дарёны Хейл с участием Екатерины Малиновской и "Банды поэтесс" Литературный музей им. В.П. Астафьева Сходила из любопытства. К тому же, была обещана "Банда", да и Катю послушать интересно. На "Разборы по средам" попадала в сети - заинтересовали, потому что одним делом занимаемся, очень хотелось послушать-поглядеть вживую. ВСЕ СТИХОТВОРЕНИЯ ПОНРАВИЛИСЬ! Дарёна — молодец! Достойное подвижничество, вспомнилась Аида Фёдорова... Дарёна зачитывала стихи своих семинаристов, которые понравились ей, некоторые молодые поэты читали сами. Привлекла искренность текстов, ощутимая свобода самовыражения, и, что самое главное - жажда учиться, учиться и учиться, чтобы повышать мастерство! Вдохновительное мероприятие, потому что усилиями таких подвижников, как Дарёна, Красноярск, действительно, становится одним из поэтических центров России. |
| Ольга Немежикова [05.07.2017 07:53] |
Ирина Машинская В снегу глубоком, пёстром, как борзая Стихи Знамя 2017, 4 Стихи дочери Смотрю на эти книжицы, вещицы — как будет тебе больно брать их в руки. Так как же быть? Как жить мне, ничего не оставляя, чтоб не обжечь потом твоей руки? Как сделать так, чтоб сниться — и не сниться? Как, думаю, ты будешь думать, что себе оставить, что — моим друзьям: той ручку, той пенал, тому плетёный синий, наполненный до верха записными под крышей пенсильванскою сундук — в надежде, что большие разберутся. Какой ты будешь сильной — какой сейчас тебе не нужно быть. Все мои дни, все жизни запасные пусть улетают враз, не воплотясь. Мне всей посмертной внеземной работы, посмертных тех сизифовых камней в оставленной рабочей жизнью Зоне — важнее ты и твой покой земной. А хочешь, прилечу и стану дочкой? |
Закрыть
